Хотя, почему не знаю? На ней – приталенное драповое манто до пола и черная фетровая шляпка с кокетливым бантом из гипюра. И перья страуса склоненные… А рядом бравый офицер с лихо подкрученными усами. Гвардейскую выправку подчеркивает мундир из благородной темно-зеленой ткани с белой выпушкой по швам. Тускло поблескивают золотые эполеты, и бликует с черной барашковой шапки серебристая Андреевская звезда размером с небольшое блюдце.
Я невольно подтянулся, примеривая измайловский мундир на себя.
И тут меня дернули за рукав. Медленно, не выходя из роли, повернулся и пару секунд узнавал.
— Вот и верь ему после этого! — раздосадовано всплеснула она руками. — На пустой лестнице! Прошел мимо и не заметил! А потом и не сразу узнал! — теперь правая рука грозно уперлась в бок. — А ведь какие песни пел, какие комплименты говорил! Феей своих снов называл! И ведь чуть не поверила!
Я покраснел. Немного, самую малость.
— Позвольте, сударыня, — вальяжно начал я, выдвинув вперед подбородок, — понимаю, нет ничего удивительного в том, что меня вы знаете. Но вы мне не были представлены.
Ее глаза весело блеснули, и она моментально включилась в игру:
— Софья Ивановна мы, — жеманно протянула она и попыталась изобразить книксен.
Я снисходительно покачал головой.
— А ведь я волновался за вас, любезная Софья Ивановна. Переживал. Вы такая шебутная, — и уточнил светским тоном, — приводов в милицию больше не было?
Она аж задохнулась от возмущения:
— Да я только один раз… И то – случайно! — осеклась, прищурившись, — а откуда ты знаешь?
— Догадаться-то, сударыня, было не сложно, — словно извиняясь, развел руками, — достаточно с вами переговорить.
— Наглый мальчишка!
Я победно ухмыльнулся:
— Так-с, полагаю, что врачебный долг неотложно зовет вас в пятнадцатую квартиру? Ну-с, тогда не смею больше вас задерживать, ma gentille Софья Ивановна.
Четко выверенный наклон головы, звонкий щелчок каблуками, чтоб эхо загуляло по подъезду… Эх, вот щелчок-то у меня и не получился!
Софья зловредно заулыбалась, и на щечках прорисовались запавшие в мое сердце ямочки.
— Кхе… Потренируюсь, — согласился я и окинул ее оценивающим взглядом, — а загар тебе к лицу.
Она протянула руку и потрепала меня за вихры на макушке.
— Муррр, — сказал я.
— Подрос, больной, — констатировала, отпуская, — на человека стал походить, а не на тощего синюшного цыпленка. Головушка, правда, все также бо-бо. Но, есть, есть в твоем варианте безумства что-то… запоминающееся.
Я промолчал, улыбнувшись, и разговор засох.
— Ну… — неуверенно сказала она, когда молчание стало неприлично затягиваться, — иди уж.