— Ты что же, глухой, что ли? Я ему подсказываю, подсказываю, а он хоть бы что! Разве не слыхал, как я старался? Заладил одно — из кочерыжки. Кочерыжка — это стебель. А кочан из почки образуется. Эх, ты! — Но тут же, видно, чтобы успокоить меня, он весело принялся уверять: — Ничего, Сережка, ты двойку исправишь. Подумаешь, велика беда — двойка. Это если все время одни двойки, как у Гаврилова! А тут случайно…
Я и сам знал, что исправить отметку будет нетрудно. Мне стало легче от Лешкиного участия, и вдруг невольно, наверно, чтобы отблагодарить Лешку за добрые слова, я стал рассказывать ему о наших с Женькой поисках, об Ольге и о вчерашней истории с Вержинским.
Мой рассказ на Веревкина никакого впечатления не произвел.
— Подумаешь, белогвардеец! Бывший офицер!.. — пожал он плечами. — Я вот один раз на улице знаешь с кем разговаривал? С самим народным артистом Бабочкиным, который Чапаева в кино играл. Он, помнишь, приезжал к нам прошлым летом и выступал в парке?
Веревкин стал с увлечением рассказывать, как летом сам Бабочкин — Лешка сразу же узнал его: вылитый Чапаев, только без усов — подошел к нему на улице и спросил, как ближе пройти в Филармонию.
…Возвращаясь домой из школы и поднимаясь по лестнице, я решил ничем не показывать, что получил двойку. Поэтому постарался, чтобы голос мой звучал как можно веселее и беспечнее. Но разве можно что-нибудь хоть раз скрыть от моего отца? Он пристально взглянул на меня и просто спросил:
— Ну-ка, признавайся, Сергей: двойку схватил сегодня?
И откуда только догадался?
— Схватил, — уныло признался я, и тотчас же, чтобы оправдаться, стал рассказывать, как поехал вчера к Вержинскому, как разговаривал с ним, а заодно выложил все и о наших поисках, и о ссоре с Женькой, и о том, как хотел сегодня с ним помириться…
Отец слушал молча, с любопытством поглядывая на меня, и я видел, что история исчезнувшей неизвестно куда учительницы Ольги заинтересовала его всерьез. Он даже попросил мать не мешать мне рассказывать, когда она вздумала было поворчать на меня за то, что я не даю больному человеку покоя. Когда же я дошел до встречи с Вержинским и, сам увлекшись, почти в точности повторил то, что мне пришлось услышать, отец даже крякнул.
— Вот так штука! Значит, это его дневник вам показывали в архиве? Ну и ну! — Потом, спохватившись, он заторопил меня: — Давай-ка, давай дальше.
— А что ж дальше? Все уже.
— Как все? А кто же Ольгу-то, учительницу эту, нашел?
— Никто не нашел. Женька, может, чего-нибудь и узнал. Да непохоже. Больно он сердитый ходит в последнее время. А спрашивать я у него не хочу.