И вот наступил этот день. Я очень волновался. Зато Лешка чувствовал себя отлично и хорохорился.
— Не бойся, Сережка! Все будет в полном порядке. Ты одно помни: объявляй и погромче. Иди тренируйся.
Я побрел за сцену. Там стоял шум и крик. Кто пел, кто танцевал. Борька Кобылин выжимал на коврике стойку. Второе звено последний раз повторяло свои пирамиды. В углу Олежка Островков ругал сумрачного Гешку Гаврилова:
— Совсем ослеп! Не видишь, что ли? Сел прямо на волшебную коробку! Что я теперь буду делать?
Гешка сопел и переминался с ноги на ногу.
Я остановился, набрал в грудь побольше воздуху и гаркнул что было сил:
— Выступает выдающийся ученик нашего класса!..
Борька Кобылин как стоял на руках, так и брякнулся на пол. Второе звено все рассыпалось в один миг. У Олежки попадали из рук какие-то коробки. Весь красный от гнева подлетел ко мне Костя Веселовский.
— Ты чего тут разорался? Тебя не хватало. Смотри, всех напугал!..
Я хотел было ему объяснить, что это репетиция, но тут вместо голоса из горла вырвался какой-то непонятный писк. Пропал голос.
— Иди на сцену! — закричал Веселовский. — Сейчас начинаем!
Пошел я на сцену ни жив ни мертв. А навстречу мне Лешка, белый как сахар.
— Ой, Сережка, — сказал он, — придется тебе одному концерт вести. Гляди, что случилось.
Он повернулся ко мне спиной, и я увидел, что сзади на штанах у него здоровенная дырка.
— Ты нарочно, — засипел я. — Ты нарочно, наверно, штаны порвал. Ну и делай, что хочешь. У меня, слышишь, голос пропал совсем от твоей тренировки!..
— Это ты сам нарочно потерял голос! — заорал Веревкин. — Виноват я разве, что там гвозди со всех сторон понатыканы? Как же я выйду на сцену такой рваный?
Вдруг он уставился на меня, да так страшно, что по моей спине снизу вверх побежали мурашки. А Лешка еще как прыгнет, как зарычит!.. Я кинулся от него в сторону.
— Лешка! Ты что? Может, ты с ума сошел? Кто же теперь объявлять будет?
Он остановился и стал чесать в затылке.
— Здорово у тебя горло прихватило. Да ладно, не бойся, иди сюда. Это я так просто, попугать тебя хотел. Я слыхал, от испуга голос иногда возвращается.
— Балда ты, Лешка, — разозлился я. — От испуга люди только заикаться начинают. Не хватает еще, чтобы я заикаться стал.
— Что же делать? — оглядываясь, в отчаянии спросил Веревкин.
— Лешка! — вдруг придумал я. — Знаешь что? Тебе ведь к публике спиной поворачиваться не надо! Выйди на сцену, объяви, а потом так вот и попяться, и попяться…
Я показал, как надо ему пятиться, и больно ударился спиной о какой-то угол. Оглянулся — ребята выносят на сцену стол. Костя Веселовский размахивает красной скатертью.