Загадочно молчали пустые мастерские. Макс подошел к двери сборочной и повернул ручку. Она не была заперта. На полу валялись инструменты, обрывки проволок, металлические стружки, а на табурете, у окна, лежала рабочая блуза Андерсона. Макс через следующее помещение прошел в кабинет отца; дверь его была тоже не заперта. В нем царил тот невообразимый хаос, который свидетельствовал о непрерывной, лихорадочной деятельности в течение многих дней, — когда некогда было есть, когда некогда было спать. На длинном чертежном столе лежала груда свернутых рулонами чертежей. Макс внимательно осмотрел комнату — камин, несмотря на июльские жаркие дни и теплые ночи, был полон серого, нежного пепла, — в нем что-то жгли.
А на письменном столе, с единственной карточкой двух убитых братьев Макса, прижатая пресс-папье, лежала бумага, исписанная разметанным, торопливым почерком отца.
Макс нагнулся и с трудом разобрал следующие слова:
«Угол выхода — 15>0. При высоте юоо метров, диаметр пятна около шестисот метров. Надо выше, выше, выше, — и да здравствует “Черный конус”!».
Мосье Жорж Делобэль, коммивояжер из Парижа, молодой человек с бесподобно закрученными черными усами, делал вид, что внимательно рассматривает картину Мантеньи «Триумфальное шествие Цезаря».
Целый час слонялся он по залам Кенсингтонского музея и невыразимо скучал. Было жаль шиллинга, шикарно протянутого сторожу у вешалок за трость и канотье, — и хотелось есть.
Он осмотрелся и увидел рядом с собою изящно одетую девушку, безучастно, как ему казалось, рассматривавшую ту же картину.
Инстинкт настоящего француза подсказал ему возможность приятного, заманчивого приключения.
— Попробуем… — решил Жорж Делобэль.
— Какой очаровательный ангелочек! — с хорошо разыгранным восхищением, полуоборотясь к девушке, заметил он.
Та взглянула на него и, видимо, оценив по достоинству его внешность, подняла брошенную перчатку.
— Какой ангелочек? — спросила она, смотря на него своими голубыми, опушенными длинными ресницами, глазами.
— Вот там, справа, у колесницы!
И, скользя, как корова на льду, пустился в экскурсию в область искусства.
— Эта лошадка, — заметил он, указывая мизинцем, — конечно, условна. Такой шеи у лошадей не бывает, но…
…И вдруг черная, непроглядная тьма с быстротой молнии обрушилась на него. И сразу стало тихо, как в склепе. Напряженная, нарушаемая только шумом бешено запульсировавшей крови в ушах, тишина. И тьма…
Девушка схватила Делобэля за руку, — испуганным, быстрым движением. И из разных концов залы, как после долгого, тяжелого сна, послышались робкие и неуверенные, полные невыразимого ужаса, восклицания… А затем, топоча ногами, плача, истерически взвизгивая, со все увеличивающимся шумом, как поток лавины с гор, все это стало метаться во тьме. Бились о стены люди, не находя выхода, сталкивались друг с другом, падали на пол, вставали, ударяемые сотнями ног, снова падали, избитые, обессиленные, обезумевшие…