«Пока все идет на редкость гладко», — подумал он.
Контакт установлен, основные направления соглашения обозначены. Даже женщина не усложнила дело, как он опасался. Время отступить, расслабиться, дать взаимопониманию расцвести и окрепнуть.
— Вы танцуете? — неожиданно спросила Агила.
Он перевел взгляд на танцпол. Ригелиане, пошатываясь, тяжело топтались самым нелепым образом, словно танцующие медведи. Арктуриане и проциониты, напоминающие связки блестящих металлических стержней, воодушевленно скакали вверх и вниз, а стеропиды с мечтательным видом выписывали феерические балетные па.
— Да, конечно, — ответил он немного испуганно.
— Потанцуете со мной?
Он смущенно бросил взгляд на кентаврийца, и тот милостиво кивнул.
— Анакхистос не танцует, — с улыбкой сказала она, — А я люблю. Сделаете мне одолжение?
Эйтел взял ее руку и повел женщину на танцпол. Во время танца он сумел взять себя в руки, двигался легко и грациозно. Инопланетяне откровенно разглядывали их — временами люди вызывали у них ужасное любопытство, — но эти взгляды не досаждали. Ее бедра были тесно прижаты к его бедрам, ее тяжелые крепкие груди прильнули к его груди. Осознав это, он почувствовал, как кровь заиграла в жилах, выкрикивая хорошо знакомый биохимический приказ: «Иди за ней, пообещай что-нибудь, скажи что-нибудь, сделай что-нибудь». Эйтел отмахнулся от этого.
Женщины есть везде — в Ницце, в Риме, в Афинах. Провернув сделку, он пойдет к одной из них.
— Агила — интересное имя, — сказал он. — Израильское?
— Нет.
Она произнесла это невозмутимо, но как бы поставила точку, лишив Эйтела пространства маневра. Его одолевали вопросы: кто она такая, как связалась с кентаврийцем, какова ее роль при нем, как, по ее мнению, пройдет сделка с кентаврийцем? Но одним спокойно произнесенным словом она захлопнула перед ним дверь. Эйтел сосредоточился на танце. Агила была гибкая, чуткая, ловкая. Но ее манера двигаться тоже казалась странной: как будто ноги скользят над полом, не доставая до него нескольких дюймов. Очень необычно. И голос… точнее, акцент… какой он? Эйтел повсюду побывал, но он никогда не сталкивался с таким произношением, с такой текучестью гласных, с таким… резонансным построением фраз, как будто она говорила и одновременно прислушивалась к своему эху. Наверняка происхождение у нее экзотическое — румынка, финка, болгарка. Нет, это недостаточно экзотично. Албанка? Литовка?
Однако больше всего сбивал с толку ее запах. Эйтел от природы был наделен обонянием, не уступающим нюху парфюмера, и аромат женщины значил для него не меньше, чем для обычного человека изгиб бедер или пышная грудь. Он был убежден — то, что исходит из пор, от подмышек и всевозможных отверстий, несет в себе истинную правду о теле, самую глубинную, самую надежную, самую возбуждающую. Он изучал эти запахи с пылом раввина и рвением ученого. Однако такого аромата он никогда не ощущал, точнее, такой смеси несочетаемых ингредиентов, и это ставило его в тупик. Какие-то удивительные новые духи? Возможно, завезенные с Аркгура или Капеллы. Не исключено, хотя трудно представить, что такого эффекта можно достигнуть с помощью химических соединений. Это был ее собственный аромат. Но выделения какой таинственной железы могли породить это сочетание: смесь запаха морского ежа с медом? Через какой скрытый проток в ее кровь поступают и тимьян, и изюм? Почему от прозрачных капелек пота на безупречной верхней губе веет запахами граната, полыни и имбиря?