– Картина продается? – спросил Рубин.
– Здесь все продается.
Коллекционер Глейзер взял под локоть Александра Лернера.
– А вы, профессор, когда выставляетесь?
– У меня в Иерусалиме постоянная выставка.
– Дайте приглашение.
– Кто бы мне дал.
– Три года между небом и землей: ни работы, ни денег, и не видно конца. Зло берет, – Рубин и впрямь был в отчаянии после того, как за ним установили круглосуточную слежку. – Кто поведет людей на коллективное самоубийство?
– А что-о, уже хана? – удивился Эрнст Неизвестный.
– Мы уже гибли безропотно, по одиночке, – сказал Рубин.
– У тебя, Виталий, нет русского терпения, улыбнулся скульптор. – Всегда остается какая-то надежда.
– А вы же диссидент! – обратился Калеко к Неизвестному.
– Нет, я не диссидент.
– Важно, что так считает Андропов.
– Он так преследует евреев, как будто сам еврей.
Лева наконец пробился к Галичу – взять интервью для «Тарбута».
– Алик, есть те, кому завидуете вы?
– Я завидую тем, кто верит в Бога, – ответил бард.
– Им легче жить?
– Им легче умирать, – сказал Галич.
– А что такое Бог? Вмешался в разговор Липавский.
– Причина сущего. Закон, – сказал Лева. – Закон, где расширяется вселенная и в искре огня, и в капле воды, и в наших душах.
– Бог не фраер…
17 апреля 1975 года день пэсах на улице Киева трое еврейских парней изрезали друг друга ножами из-за нейлоновой куртки. Никто из них не знал праздник. Не знали ни одного еврейского слова.
Поезд гремел Украиной, отбрасывая железобетонные шпалы, тянул-тянул за собой придорожные полосы пшеницы, созревшей и поваленной дождем. И сквозь размытое окно – даже если прилипнешь лбом – чудится – рыжий зверь лижет жарко в лицо – расставание.
Они ехали плацкартом. Вере пятьдесят семь – медузообразная, близорукая, изредка смотрела в окно и тихо ахала – не расплакаться бы. «Зачем я родила его на старости лет?» – думала о младшем. Старший сын сидел рядом с ней, у окна. Под рукой его лежала Тора в твердом переплете. И он вез ее брату, Леве ее дал учитель иврита, учителю – синагогальный старик, старику – кантор, кантору – канадские туристы, канадцы размножили Тору офсетным способом, ту самую, что была издана в Вильно в 1912 году… И вот, через 60 лет, она возвращается к русским евреям. Спешит невеста к жениху….
– Лева, – сказала мама, – я тебя забожу, чтоб ты не давал эту книгу Фиме. Мало ему цурес? Ты меня слышишь?
Слышал, но думал о своем. «Если Фимка ударил ножом, что я когда-то украл в пионерском лагере, то не я ли виноват первый…Я не жалел дарить украденное… Я не жалел своего Фимку… подсунул ему… Не-ет, чушь… Я расспрошу. Расспрашивать без надежды помочь…