Вот, например, как в 1960 году описывает Морис Золотов один из начальных эпизодов фильма — первый, где появляется Мэрилин: «В постели мы видим Мэрилин. Она спит или притворяется, что спит. Камера ловит неистовую красоту ее разлетевшихся по подушке волос, разбросанные подушки и простыни, ее раскрытые губы, обнаженные плечи, дающие пищу воображению — а не обнажена ли она и под простыней? Но она и в самом деле была обнажена! Хэтауэю она заявила, что не может воссоздать настроение иначе, как играя без одежды». Чувствуется, что обстоятельства съемки для критика важнее собственно фильма. Что же мы видим на экране сегодня, спустя четыре десятилетия после выхода фильма и три десятилетия после выхода книги Золотова? Сегодня мы не обращаем внимания на подробности, привлекшие критика. Женщина в постели — это как знак всего того, о чем он пишет. (В противном случае нам нужны более «сильные» доказательства «неистовой красоты».) Привлекает ее лицо, красивое и гармоничное. Обладательницу такого лица не хочется ни в чем подозревать. Оно оживленно. Оно мечтательно. О ком она мечтает? Об этом нам скажут позднее. Слышны шаги. Мечтательность улетучивается с ее лица. Она сбрасывает с кровати вторую подушку, комкает простыни и отворачивается от двери: «притворяется, что спит». Режиссер не оставляет нам в этом никаких сомнений. Входит ее супруг, Джордж Лумис, — мы его уже видели на набережной Ниагары. Теперь сопоставьте это с описанием Золотова.
Что утратил фильм, практически исчезнув в глубинах десятилетий? Качество. Не художественное, разумеется (по этому поводу и в ту пору никто не строил никаких иллюзий). Качество воздействия. Золотов еще утверждает, что все, что делает в этих первых кадрах Джордж Лумис, пронизано угрозой. Но угроза в «Ниагаре» создается только соответствующей музыкой. Приглушите ее, и останутся обычные бытовые действия. Лумис входит в спальню, поднимает сброшенную подушку, спокойносмотрит на «спящую» Роуз, выходит из спальни. Возможно, бреется (как считает Золотов). Все. И никакой угрозы. Но главное — эта угроза и ни к чему. Об отчуждении между супругами дала понять сама Мэрилин, притворившись спящей и отвернувшись от двери, в которую должен войти Лумис. Зрители тех лет, как следует разгоряченные рекламой («неистовый чувственный поток, который даже природа не в состоянии сдержать!»), требовали ее подтвердить. Отсюда с первых же кадров — угрожающая музыка. «Чувственный поток»? На то и «обнаженные плечи, дающие пищу воображению». В пятидесятые годы уже и их было достаточно, чтобы насторожить общественное мнение и организации, изо всех (финансовых) сил защищавшие общественную нравственность, — все эти Лиги благопристойности, Дочери американской революции и т. п.