Да и откуда взяться легкости, жизнерадостности, прежнему искристому, как шампанское, веселью, если жизнь, которой зажила Мэрилин ко времени последних комедий, осложнений с мужем и интрижки с Монтаном, требовала совсем другого состояния духа, втягивала, всасывала без остатка, заставляла тратить себя, не предоставляя ничего взамен. Это уже была жизнь не Лорелеи Ли, одевавшейся в шокирующие голливудский «свет» платья, не праздные и шумные досуги любимицы голливудских приемов и вечеринок, на которых толпились журналисты, сверкали фотовспышки и о которых Джордж Баррис, известный фоторепортер тех лет, говорил: «Всякий хотел быть рядом с ней, дотронуться до нее». Новую компанию, окружившую ее к концу пятидесятых, составляли не столько обитатели Киногорода, сколько вашингтонские политики и калифорнийские мафиози. Пока Миллер разрабатывал для нее роль Розлин в фильме «Неприкаянные», пока репортеры осаждали съемочную площадку и ловили каждый жест Мэрилин и Ива Монтана в дублях фильма «Займемся любовью!», призыв, заложенный в последнее название, осуществлялся на деле, но не здесь и не в студийных «бунгало», где по соседству жили Монтаны и Миллеры, а в особняке у пляжа в Санта-Моника, в домах на Палм-Спрингс, в Лас-Вегасе, в Кол-Нэва Лодж. Здесь жили Питер Лоуфорд и Фрэнк Синатра, профессиональные актеры, сыгравшие прямо-таки роковую роль в жизни Мэрилин.
Лоуфорд[75]прославился в основном привлекательной внешностью, умением волочиться и жуировать. В 1954 году, что называется, выгодно женился — на Патриции Кеннеди, младшей сестре будущего президента, которого, собственно, и свел с Мэрилин.
Фрэнк Синатра — личность куда более примечательная[76]. В отличие от Лоуфорда, он — актер талантливый, хорошо работавший не только в музыкальных, но и в психологических фильмах («Отныне и во веки веков», «Человек с золотой рукой»).
По мнению Милтона Грина, Мэрилин и Синатра познакомились в 1954 году, как раз тогда, когда заканчивались съемки «Зуда на седьмом году»; спустя несколько дней после этого знакомства Ди Маджо предпринял свой знаменитый «налет по ложному адресу», в котором участвовал и его близкий приятель Синатра. Примерно в то же время и началась связь (то есть сразу же после развода Мэрилин с Ди Маджо), длившаяся всю ее жизнь и оказавшаяся поистине опасной. Как и многие дети итальянских иммигрантов, Синатра был привязан к делам мафии, причем гораздо теснее, чем это виделось окружающим, в частности Мэрилин. В противовес своему приятелю и компатриоту Ди Маджо, Синатра обожал публичность и остроту ощущений. Со славой и богатством он приобрел и такие свойства характера, какие обыкновенно любят изображать в гангстерских фильмах, — свирепость нрава и страсть к маскараду, который, естественно, не столько помогает скрыть себя от посторонних взглядов, сколько, наоборот, раскрыть. Мэрилин и сама, как мы уже знаем, нередко переносила экранные привычки в собственную жизнь, сближалась со своим публичным имиджем, потому ей не могло не импонировать показное актерство Синатры вкупе с его природным напором, энергией и несомненным обаянием. Конечно, сейчас, когда в редких репортажах из Голливуда мы видим его на экранах телевизоров старым и потолстевшим, сложно представить себе секрет его привлекательности. Но вот как описывает Синатру его современник середины пятидесятых: «В сущности, этот человек соответствует общепринятому представлению о гангстере образца 1929 года. У него сверкающий, свирепый взгляд, пружинистая походка, манера сплевывать слова через угол рта. Он носит темные рубашки из дорогих блестящих тканей и белые узорчатые галстуки… Терпеть не может фотографироваться и не появляется на публике без шляпы или накладки, прикрывающих залысины… Известно, что он приятельствует с Джо Фискетти, прославившимся тем, что вышел из банды Капоне и навлек на себя кучу неприятностей, связавшись в Гаване с Лаки Лучано…»