Судьбы человеческие (Уэлдон) - страница 5

— Энджи, — сказал Клиффорд, — мне нужно знать точно, кто она.

И что вы думаете? — Энджи сейчас же пошла разузнать о Хелен.

По правде говоря, ей следовало бы отвесить Клиффорду пощечину, но тогда вся эта история так бы и не случилась. Неохотное согласие Энджи явилось тем семечком, из которого выросло ветвистое древо нашей истории. Но мир и без того наполнен этими «если бы» и «если бы не» — если бы только это… если бы только не это! Куда-то это все нас заведет?

Наверное, здесь мне следовало бы уделить побольше внимания Клиффорду. Он все еще известен в определенных кругах Лондона: вы можете встретить в нескольких журналах его портреты, хотя, к прискорбию, не так уже часто, как прежде, — по закону времени, остужающему интерес к прежним драмам и скандалам.

Но глаз, более по привычке, чем почему-либо еще, притягивается к этим портретам, и все еще интересно узнать, что там Клиффорд скажет об «умирании искусства» или о происхождении «постсюрреализма», хотя его мнение уже не несет само по себе такого уничтожающего либо возрождающего влияния, как прежде.

Клиффорд — высокий, плотного сложения человек с массивным носом, столь же массивной челюстью и круглым лицом. На губах его часто мелькает усмешка (что вызывает подозрения: а не над вами ли он смеется?), которая зажигает его и без того пронзительно-голубые глаза (в голубизну его глаз я заглядывала очень близко, поэтому могу сказать в точности: они очень, очень голубые). У него красивая фигура: широкие плечи, узкие бедра, и густые прямые волосы, которые настолько светлы, что выглядят почти белыми. Он и сейчас, хотя ему уже к шестидесяти, не потерял своей шевелюры. Его враги (а их у него до сих пор немало) острят, что у него на чердаке дома имеется собственный портрет, который день ото дня становится все лысее и толще. Клиффорд и теперь все тот же: энергичный, остроумный, очаровательный — и безжалостный.

Нет сомнения, что Энджи стремилась выйти замуж за Клиффорда. Да и кто бы не стремился?

Теперь, конечно, можно говорить, что слава Клиффорда поднялась не столь уж стремительно. Но стремительно взлетают — и сгорают — лишь метеориты. Или, скажем иначе: Клиффорд Уэксфорд летал и жужжал вокруг своего босса, сэра Лэрри Пэтта, как шмель летает вокруг банки с медом, стремясь попасть внутрь. Выставка Босха была, так сказать, родное, выношенное дитя Клиффорда, плод его мысли. В случае успеха Клиффорд пожинал бы заслуженные плоды уважения и доверия, в случае неуспеха — сэр Лэрри Пэтт пожинал бы залп обвинений, а Леонардос понес финансовые потери. Клиффорд работал, а следовательно, рисковал. Он понял, как не мог бы понять этого человек поколения его босса, пользу и власть «пресс-релиз» и всяческой информационной шумихи: этот ореол славы, это внимание, этот шум вокруг его персоны стоил более, чем внутренняя ценность произведения искусства. Если деньги можно заработать, то их необходимо и потратить, и наоборот: чтобы заработать, нужно немало затратить. Клиффорд понимал это, как и то, что не суть важно, хороши или плохи картины или скульптуры сами по себе: если никому не известна истинная ценность искусства, то неизвестно,