Неожиданно от двери донёсся звук. Рука дедушки повернулась в моей, высвободилась. Я положила ладонь ему на грудь. Полковник сжал мои плечи и оттащил от кровати.
— Пошли! — прошептал он. Потом быстро меня отвёл к высокой ширме в углу комнаты и без всяких церемоний затолкал за загородку; как раз в этот момент кто–то с силой распахнул дверь.
В комнату вошёл седовласый человек, не в обычной лакейской ливрее, а в костюме с гербом на плече, с золотой петлёй и медальоном на груди. Он быстро оглядел комнату. Мне показалось, что он бросил подозрительный взгляд на ширму, и я уверена, что он слегка кивнул, прежде чем повернулся к двери.
Потом подошёл к постели курфюрста, взял руку дедушки и с профессиональной лёгкостью прижал пальцы к пульсу на запястье, а сам курфюрст в это время повернул голову к двери. Кто–то постучал в неё и, не дожидаясь ответа, распахнул.
Человек у постели отступил, а в комнату влетела женщина с раздражённым, круглым, как луна, лицом. Вуаль её развевалась, длинная серая юбка мела пол, и вела себя женщина с высокомерием человека, которому мало с кем приходится считаться в жизни. Она осмотрелась, даже не взглянув на больного, и резко спросила:
— Где Кранц, где сестра Катерина? И где Люк? Они не должны ни по какой причине покидать его высочество!
Я чувствовала, как полковник сжимает моё плечо. Он не убрал руку, даже когда мы скрылись за ширмой. Но мне не нужно было его предупреждение, которое, я уверена, он пытался передать. Сердце моё билось быстро, но не от страха, а от возбуждения. Я догадалась, что это моя тётка, аббатисса Аделаида.
— Ваше преподобие, — человек у кровати опустил руку курфюрста на бархатную ткань. Он почтительно поклонился, но подбородок его был упрямо выпячен. — Его высочество нельзя беспокоить. Он сам приказал, чтобы его оставили одного…
— Он приказал? Как? Добрый бог поразил молчанием его язык. А в его каракулях можно прочесть что угодно, если заставить его написать. Я требую…
Она говорила всё громче и резче, и я догадалась, что в прошлом она не раз так добивалась своего. Возможно, она унаследовала это от своей матери, курфюрстины с неустойчивым характером и подавляющим высокомерием, которую никто не любил.
Впервые от кровати донёсся звук. Когда курфюрст пытался заговорить со мной, он ничего не смог сказать, но на этот раз мы услышали хрип. Аббатисса смолкла, она удивлённо посмотрела на отца, и что–то похожее на страх отразилось у неё на лице. Он снова произнёс тот же звук и, подняв руку, указал пальцем на дверь.
Произошло молчаливое столкновение характеров, потому что курфюрст теперь молчал. Но он совершенно ясно показал, что владеет своим рассудком, если не телом, что он действительно отдаёт приказ — приказ, которому она обязана подчиниться. Возможно, она хотела доказать ему, что может устоять, петому что аббатисса не шевельнулась. Но тут резко заговорил человек у постели: