Темой сегодняшнего невнятного времяпрепровождения стала личность ординатора отделения магических травм, целителя Уайльда. Я сказать про него ничего плохого не могу — целитель как целитель, переломы лечит, ребра собирает, вправляет вывихи, без очереди в буфете не лезет, при встрече здоровается. Однажды сталкивался с ним на дежурстве, ему показалось, что у больного наше проклятие, именно что показалось, проклятие было не кровное, а самое обычное. Но кому-то вдруг захотелось вынести на суд общественности его частную жизнь и моральные качества, оказывается, целитель Уайльд гей, сожительствует с неким волшебником из простых и подлежит немедленному порицанию. Вот скажите, какое мне дело до того, с кем сожительствет целитель Уайльд? Почему я должен тратить свое время на этот, безусловно важный, но не для меня, вопрос? А между тем, вперед выходят по очереди наши больничные сплетники и произносят речи о безмерной глубине нравственного падения Уайльда и, сам он тут сидит ни жив, ни мертв. Как будто его к стулу приклеили и Силенцио наложили.
Противно. Но смотрю, какое-то оживление в зале. О! Сейчас что-то интересное будет — слова попросил Райзенберг, вот он принялся проталкиваться. Соломон становится за кафедру, прислоняет к стоящему тут зачем-то скелету волховской посох и начинает выступление. Вид имеет важный и внушительный, если бы я не знал его много лет, сам бы поверил. Сначала он говорит о том, что вся больница должна знать его, Соломона Райзенберга, как честного человека, грамотного целителя, надежного друга и товарища, который никогда не врет и всегда готов выручить. Всем он известен как любитель котиков, что характеризует его моральный облик с самой лучшей стороны. В зале овация. Райзенберг прикладывает руку к сердцу и раскланивается. Дальше он говорит о том, что много лет посвятил магической медицине, учился у таких корифеев искусства исцеления, как профессор Преображенский, целитель Борменталь, и даже у самого профессора Стравинского. А потому, он имеет что сказать почтеннейшей публике, таки да. И дальше его несет порыв вдохновения. Я-то привычный, а остальные не очень. Райзенберг машет руками, задает риторические вопросы, сам же на них отвечает, потрясает посохом, совершенно случайно пускает пару молний прямо в задницу главной больничной сплетнице, спрашивает, много ли было осложнений у пациентов целителя Уайльда за последние три года. Оказывается, ни одного. Все, кого тот собирал из кровавых ошметков, не осложняются, самым волшебным образом, хотя целитель Уайльд не стесняется браться за очень сложные случаи, от которых отказались иные прочие, тут выступавшие. Далее Райзенберг задает вопрос, а к тому ли человеку мы привязались на предмет безнравственности, потому что настоящие пидорасы скрываются среди ординаторов отравы и инфекции. И в красках рассказывает историю про дежурства Шанти. «Пидорасы свили гнездо порока в этих отделениях, они обманом заставляли мисс Триведи работать за себя бесплатно, а сами предавались разнузданным оргиям!» — гремит усиленный Сонорусом голос Райзенберга — «Они окружают нас, они строят свои козни, они оговорили несчастного Уайльда из зависти и с самыми преступными намерениями! Вы попали в их сети! Вы все — жертвы пидорасов!» Потом он простирает посох величественным жестом, произносит что-то вроде «Идите и больше не грешите», добавляет знаменитое русское волшебное благопожелание и удаляется преисполненный чувства собственного достоинства, прихватив за шиворот отмершего Уайльда. Занавес.