Светает. Изумительное утро, теплое, солнечное, ясное. Где-то, не так уж далеко от нас, идет страшная война. Погибают люди. А здесь поют птицы, стрекочут кузнечики…
— Привал! — неожиданно прозвучала команда.
Батальон расположился на обочине дороги. Лежим — ноги кверху.
Я облегченно вздыхаю:
— Чудесно!
— Ну уж и чудесно. Все тело гудит. Вот они начались, прелести…
И вдруг как будто прорвало наших ребят.
— Первых трудностей испугался! Да это же легкая туристская прогулка!
— Сидел бы дома у маминой юбки!
— Если тебе даже трудно, не ной, — будь мужчиной!
— Ребята! — старался перекричать всех Высотский. — А по-моему, у нас все здорово складывается. Мы добились своей цели: скоро отправляемся на фронт.
— На пушечное мясо, — не унимался ворчун. Это был красноармеец Мельников.
— Так раньше говорили солдаты, когда гнали их воевать за царя-батюшку, а мы идем сами, добровольно, свою советскую власть защищать! — горячо доказывал Высотский.
Все дружно поддержали Высотского, а Мельников сконфуженно оправдывался: «Это я так, товарищи, от усталости».
Подошел командир батальона, капитан Сташкевич, присел около нас, закурил трубку.
— Ярославскую коммунистическую дивизию из-под Москвы бросили на Калининский фронт, в Смоленскую область, — сказал он. — Там она попала в сложные условия. Невыгодные позиции — болото, леса. Отрезана от всех коммуникаций, бездорожье. Немец сидит на шоссейных дорогах и высотах, со складами боеприпасов и продовольствием. А наши голодные, едят конину. Вместо хлеба — сырое зерно с неубранных полей. Немцы кричат: «Эй, бушлатники, ярославцы! Коммунисты! Сдавайтесь, все равно вам капут». Но ярославские коммунисты стоят насмерть. Тянут на себе по болотам пушки, боеприпасы, экономят каждый снаряд, каждый патрон и отвоевывают советскую землю — пядь за пядью.
Затаив дыхание, слушаем комбата. Ромка Перфильев— беленький, с голубыми глазами парнишка — вскочил:
— А мне, ребята, совсем не страшно. Вот честное слово! — прозвенел его чистый высокий голос.
Команда:
— Поднимайсь! Стройсь! Вперед — марш!
Зазвучала песня.
4-е июля.
Двадцать дней нашего боевого учения. В лагере оживление. К нам прибыли из Ярославля представители обкома партии, обкома комсомола, облвоенкомата… Выстроили весь батальон. Стоим в ярко-желтых сапогах, похожие друг на друга, как семеро из одной скорлупы. Принимаем присягу.
После церемонии ко мне подходит военком:
— Хотите в Ярославль? Попросите увольнительную на сутки, довезу до города.
В машине военкома мчусь в Ярославль. Может, последний раз вхожу в родной театр. За кулисами тишина. Репетиции закончены, в театре одни технические работники. Они встречают меня ласково, тепло. Серафима Михайловна Варламова, Симочка, как мы привыкли ее называть, потащила меня в костюмерный цех. Принесла из буфета чечевичный суп. Уплетаю с удовольствием. Тут же мне перешивают гимнастерку. Симочка молча глядит на меня, положив на стол маленькие руки. Ее муж, Володя Митрофанов, уже давно там, на фронте, в Ярославской коммунистической дивизии.