Я понял, что настал решающий момент, и искоса взглянул на Штрауха. Тот избегал встречаться со мной взглядом.
— Он пресек инцидент только после моего замечания.
— Он выразил неудовольствие вашим вмешательством?
— Нет, оберфюрер.
— То есть можно сказать, что гауптштурмфюрер Гилле был занят другими вопросами по руководству акцией и просто своевременно не увидел того, на что вы и обратили его внимание?
От меня ждали утвердительного ответа. И я дал его.
— Пожалуй, что так, оберфюрер. Позже я вспомнил, что гауптштурмфюрер Гилле выглядел очень озабоченным и усталым.
— То есть вы не можете исключить, что Гилле просто не обратил внимания на инцидент, поскольку в это время был занят решением других вопросов, связанных с акцией, например с бойцом вашего подразделения, который не смог выполнить конкретный и вполне законный приказ Гилле?
Мой ответ — это плата Штрауху за нужное решение по делу Редлих. И я не стал разочаровывать Штрауха.
— Да, оберфюрер. Позже, в спокойной обстановке анализируя события, я пришел именно к такому выводу.
— Правда ли то, что вы рекомендовали Штрауху отправить Гилле на лечение в связи с его ясно видимым нервным истощением?
— Да, оберфюрер.
— Сознаете ли вы, что сегодняшними показаниями вы фактически указываете на тот факт, что в вашем рапорте относительно инцидента имела место эмоциональная и чисто субъективная оценка ситуации?
— Вынужден с вами согласиться, оберфюрер, — сокрушенно вздохнул я. — Так оно и есть.
— Как вы полагаете, не повлияла ли на столь эмоциональную и субъективную оценку ваша досада по поводу не- справившегося с заданием подчиненного?
— Полагаю, что повлияла, — изобразил я сокрушение. — Я действительно был этим чрезвычайно раздосадован.
— У меня к вам больше нет вопросов, штандартенфюрер, — сообщил Шарфе. — Подпишите протокол и можете быть свободны. Благодарю вас, господа! Хайль Гитлер!
Штраух был очень доволен тем, что я сам фактически дезавуировал свой рапорт.
— Я знал, Герлиак, что вы можете быть объективным и непредвзятым! — воскликнул Штраух, с искренней радостью пожимая мне руку. — Несмотря на сложившиеся между нами, — к моему глубокому сожалению, — несколько напряженные отношения, я всегда верил в вашу порядочность!
— Я не мог поступить иначе, Штраух, — напыщенно сообщил я в тон ему. — К этому меня обязывала честь офицера СС!
Я бы с радостью подвел бы негодяя Гилле под расстрел, но мне нужна была сочувственная позиция Штрауха в деле с Редлих. Мне нужно было, чтобы он принял на веру все то, что я ему сообщу, и не лез в подробности. Именно ради этого я выдержал унизительную сцену в кабинете Шарфе.