Это мне ничего не давало, но кое-какие другие ее высказывания я посчитал обнадеживающими. Слово «эгоист» мне не понравилось, а вот «гордый» было ничего себе.
Если он на самом деле горд, а не скрывает за фасадом гордости нечто иное, чем нельзя похвастать перед людьми, это прекрасно. Гордый мужчина не сядет завтракать с женщиной, которая готова выложить миллион долларов за право завтракать в обществе другого.
Именно этой линии я и решил придерживаться. Вряд ли стоило придумывать фразы, с которыми я собираюсь обратиться к Карноу. Это пустая затея, пока я не составлю о нем определенного мнения.
Но, очевидно, наше свидание откладывалось, поскольку на мой стук в дверь никто не отвечал. Не желая нарваться по телефону на безапелляционный отказ, я, как и Обри, решил не предуведомлять Карноу о своем визите. И теперь мне пришло в голову, что стоит спуститься бар, чтобы призвать клиентов к терпению. Пусть погодят еще минут десять – или часиков десять. Закажу себе пару сэндвичей и стакан молока, а после предприму новую попытку.
Но, прежде чем я ушел, рука моя машинально потянулась к дверной ручке. Я нажал на нее и толкнул дверь. Она отворилась. Я тихо постоял с секунду, затем приоткрыл дверь пошире, просунул внутрь голову и громко позвал: «Мистер Карноу!» Никакого ответа.
Тогда я распахнул дверь настежь и переступил через порог. В номере было темно, если не считать света, падающего из двери. Возможно, я попятился бы назад и скромно удалился, если бы не мой превосходный нюх. Он подсказал, что в комнате попахивает чем-то знакомым. Я пару раз втянул в себя воздух и убедился, что не фантазирую. Тогда я нащупал на стене выключатель, включил свет и двинулся дальше.
Близ двери на полу лежал распростертый на спине человек.
Я машинально сделал шаг вперед, но тут же вернулся, чтобы закрыть дверь, и только после этого снова подошел к лежащему.
Судя по описанию Кэролайн, это был Сидни Карноу. В рубашке, но без пиджака и без галстука.
Наклонившись, я сунул руку ему под рубашку. Потом вырвал несколько волокон шерсти из ковра и поднес к его ноздрям – шерстинки не шевельнулись. Тогда я зажал ресницы правого глаза между большим и указательным пальцами и слегка потянул вниз – веко осталось на месте, не желая возвращаться в прежнее положение. Я поднял его руку, сильно нажал на ногти и тут же отпустил – ногти остались белыми.
В действительности все это было излишним. Достаточно определить на ощупь температуру тела, чтобы прийти к определенным выводам.
Я выпрямился и принялся внимательно разглядывать труп. Безусловно, это был Карноу. По своим часам я заметил время: 7.22. В проеме распахнутой двери позади лежащего поблескивали металлические трубы и краны в ванной комнате.