Вульф остановился, чтобы откашляться.
– Эти рассуждения завели меня в тупик. Ведь имелось двое людей с куда более убедительными мотивами. Это мистер Обри и миссис Карноу. Им грозила не только утрата куда более солидной суммы денег, но и совсем уж непоправимое несчастье: он потерял бы ее, а она – его. Неудивительно, что мистер Кремер и его коллеги подпали под влияние такой яркой мотивации. Возможно, и я бы пошел по неверному следу, если бы не два обстоятельства. Первым был мой собственный вывод, что ни мистер Обри, ни миссис Карноу не совершали преступления. На чем я его основывал? Если бы они убили мистера Карноу, то разве явились бы ко мне сразу после этого страшного акта? Разве просили бы от их имени вести переговоры с человеком, которого кто-то из них только что застрелил? Можно, конечно, предположить, что это делалось с дальним прицелом – создать впечатление, будто они не знали о его смерти. Тогда выходило бы, что я сидел тут и разговаривал с ними на протяжении часа с лишним и в мою душу ни разу не закралось подозрение, что они обманывают меня. Но это невероятно. Так что я был вынужден либо отказаться от официальной версии, либо согласиться с нелестным выводом о моей наблюдательности и знании человеческой природы. Сделать выбор мне было несложно.
– Тем более что миссис Карноу являлась вашей клиенткой! – не преминул подколоть моего босса инспектор Кремер.
Вульф даже не взглянул в его сторону, посчитав ниже своего достоинства реагировать на недостойные выпады извечного противника. Он продолжал ровным голосом:
– Вторым обстоятельством послужила подсказка о возможности существования другого мотива для убийства. Подсказка содержалась в письме, которое миссис Карноу показала мне вчера. Это последнее письмо, полученное ею от мужа из Кореи почти три года назад.
Вульф выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда несколько листков бумаги.
– Вот это письмо. Сейчас я прочитаю вам только относящийся к делу отрывок.
Кстати о смерти: если кто-то подстрелит меня, вместо того чтобы подставиться под мою пулю, кое-что сделанное мною незадолго до отъезда из Нью-Йорка тебя потрясет. Мне бы хотелось находиться поблизости, чтобы посмотреть, как ты это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что деньги тебя не волнуют, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что, хоть мои слова всегда звучат сардонически, у меня не хватит духу, чтобы сардонически действовать. На этот раз ты увидишь. Признаю, что мне придется умереть, дабы получить возможность «смеяться последним». Но какой это будет сардонический смех! Иногда меня берет сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в сновидениях своих.