– Хорошая версия. Есть еще предположения?
– Лист из книжки вырвал кто-то другой, – сказал Жаров.
– Допустим. Но у меня возникла иная версия. Лист вырвала сама девушка. И испортила она свою книжку по той простой причине, что книжка была ей больше не нужна. Потому что на чистом листе она написала свою предсмертную записку.
– Но девушка была убита! – сказал Клюев.
– Вовсе нет. Эту несчастную девушку никто не убивал.
– Я что-то не понял, – снова встрял сторож. – Девушка жива?
– Нет, к сожалению. Но и убийства не было, – сказал Пилипенко.
– А как же стул? – спросил Жаров.
– Мы ведь доказали, что девушка не могла повеситься на такой высоте, – добавил Клюев.
– Мы ничего не доказали. Мы просто видели. И среди нас находится человек, который и хотел, чтобы мы увидели то, что увидели.
– Ты хочешь сказать, что кто-то подтянул веревку? – спросил Клюев.
– Именно. Самоубийство было подделано под убийство. И навели меня на эту мысль несколько ошметков горелой бумаги на полке с кувшинами. Эксперт Минин! Зачитайте свое заключение.
Минин достал из папки лист и прочел:
– «Проведенное в лаборатории исследование… Участвовали…» Ну, это не важно. Вот главное. «Образцы горелой бумаги соответствуют той, которая принадлежит листам записной книжки, принадлежащей…» Фу, какой неуклюжий этот язык! Говоря нормально, кто-то, возможно сама Ольга, а возможно – и нет, вырвал и сжег лист из записной книжки. Лист был плотно исписан. На уцелевших фрагментах можно разобрать следующие фрагменты слов… Фу, черт! Сам же и заговорил этим языком. «…бровльно ухож…» Вероятно: добровольно ухожу из жизни. «…равила убийцу моего люб…» Уж не знаю, что тут имелось в виду. Не «любовника» же?
– Любимого, скорее всего, – сказал Жаров. – Любимого человека, любимого мужчины… Не важно. Иногда можно прочесть и сожженное письмо. Как справедливо заметил Артур Конан Дойл…
– В своей бессмертной «Собаке Баскервилей»… Перед нами остатки предсмертной записки, в которой можно прочитать признание в том, что Ольга отравила художника Боревича. Эту записку кто-то сжег. Веревку с мертвым телом приподнял и привязал выше, чтобы каждый дурак мог подумать, что девушку повесили…
– Ты это полегче, насчет дурака, – перебил эксперта Жаров. – Моя была идея.
– А я и не говорю, что дурак – это именно ты. Прости, если я тебя чем-то обидел.
– Ты сказал, что этот человек сейчас находится среди нас! – обратился Жаров к следователю.
– Безусловно. В ту ночь четыре человека могли войти в помещение, где повесилась девушка, и кто-то из них помог ей повеситься чуть повыше, отчего самоубийство было выдано за убийство.