– Сколько зелени… Какая ж красота… – восхищенно выдохнул Хунайн ибн Валид.
Почти месяц они с карматами стояли друг против друга. Но молодой куфанец, привычный к сухой земле своей родины, все обмирал, глядя на травяные поля под утренним ветерком.
Пологий зеленый склон уходил к широким террасам долины. Шелестели серебристо-серебряными листиками оливы, меловые обрывы справа празднично трепались зеленью кустов. Вдали на гребень холма всползала широкая белая дорога. С одной стороны спина холма мягко круглилась и темнела распаханными полями. С другой крутыми осыпями падали вниз белесые каменные склоны.
Среди благостной зелени и круглых тамарисковых крон ограничивающий долину Вади-аль-Харир казался недоразумением: шли-шли и вдруг – раз, провалились. Травяной ковер обрывался извилистым красноватым краем широкого распадка. По дну провала все еще текла вода.
– Нам нужно спуститься в самый лагерь? – недовольно морщась, осведомился Тарик.
Господин Меамори пожал плечами:
– Проповедник сидит в самой гуще. А я бы хотел, чтобы вы сами послушали, что он говорит.
Плоская извилистая долина у них под ногами казалась засеянной – белыми, полосатыми, серыми от ветхости тентами палаток. Добровольцы – числом не менее трех тысяч – стояли отдельным лагерем на южном крае войсковых порядков. За тот месяц, что карматы лениво осваивались под Гадарой – бродили, изредка нападали на разъезды, засылали странных, непонятно чего хотящих послов – воинство гази лишилось не менее двух сотен ополченцев. Их переманили на свою сторону карматские даыи-проповедники.
А вот к карматам, напротив, прибывали подкрепления. Понемногу, зато постоянно. Раз в несколько дней.
Бурые складки Джухадарских высот замыкали широкую панораму плато, и вражеский лагерь у их подножия заметно прибавлял в протяженности. Линии костров теперь растягивались чуть ли не на фарсахи.
Что ж, карматские отряды сумели выстроиться – и не сказать, чтобы на большом расстоянии друг от друга – в длиннейшую, с юга на север тянущуюся линию в два фарсаха длиной. Тахир ибн аль-Хусайн аж в истерике бился: «Нас окружат! Мы тоже должны растянуть порядки!» Тут он был прав. Хотя, как ни растягивай линию войск, соотношение сил не изменится. Карматов все равно было в четыре раза больше. Говорили, что аж восемьдесят тыщ, не меньше. А теперь еще и эти проповедники.
Их укрывали. Не выдавали. То ли боялись, то ли вправду уважали. Люди продолжали дезертировать. Кого-то поймали и распяли. Рядом с одним из даыев – тот и на столбе продолжал петь гимны божественной любви. Еще одному господин Меамори, наслушавшись гимнов, велел по-простому снести голову. Теперь аураннцу сообщили, что с очередным даыем вступил в дискуссию почтеннейший мулла Абд-ар-Рафи ибн Салах, и диспут этот длится со времени рассветной молитвы. Разъяренный успехами карматской проповеди Тарик решил послушать местного богослова самолично. Как мудрено выразился Сейид – «в естественной обстановке».