– А вы злопамятны, господин нерегиль.
Тарег холодно улыбнулся, заложил руки за спину и несколько раз перекатился с пятки на носок. И наконец ответил:
– Нет, не злопамятен. Если б я был злопамятен, я бы приказал распять всех ваших людей. Однако их всего лишь посадили под замок. Заметьте – даже не в подвале.
Привязанный человек снова пустил кровавую слюну с распухших губ. И сделал попытку криво улыбнуться.
– Кто это, сейид? – тихо поинтересовался из-за плеча нерегиля Элбег.
– Перед тобой Абу аль-Хайр ибн Сакиб. Вазир барида, начальник тайной стражи, тень за троном и прочая, прочая, прочая, – серьезно проговорил Тарег.
И, уже поворачиваясь спиной, небрежно приказал:
– Да отвяжите же его, в конце концов. И да, Аривара!
– Я здесь, Тарег-сама, – мурлыкнул словно из ниоткуда возникший аураннец.
– Выпусти из сарая его шпиков.
– Слушаюсь!
Приобернувшись, нерегиль посмотрел на висящего на коновязи человека и насмешливо проговорил:
– Хотя, по правде говоря, я бы на твоем месте их прогнал, о ибн Сакиб. Из них никудышные агенты, поверь мне.
И, развернувшись, пошел прочь, мурлыча под нос песенку – видимо, на своем родном языке.
* * *
Опытный глаз тут же бы заметил, что халифский шатер разбивали неумелые руки.
Занавеси криво наброшены на палисандровые балки, полотнища внутренних шелковых пологов задрапированы неровными складками, а кое-где попросту смяты. Жилую половину отделяет деревянная решетка, а на золоченые клетки ее плетения не навешено ни единого ковра.
По правде говоря, увидев ковры, любой евнух-управитель всплеснул бы руками от ужаса и ринулся бы распекать слуг: разве это ковры, вскричал бы он! Это бедствие из бедствий!
А поскольку шатер ставили, конечно, джунгары, то на ханское место поверх харасанских бесценных ковров они настелили белый войлок. Точнее, войлок этот когда-то был белым. Но лет десять назад немного поменял цвет.
Впрочем, степняков это не смущало.
Халифа тоже.
Поскольку свита разбежалась – или была увезена Тахиром, теперь уже не дознаться, – аль-Мамун сам наливал себе в чашку воду, разбавленную вином. На разбавлении вином настоял Тарик – хотя чем ему не понравилась вода из местной речки, непонятно, в Тиджре она и вовсе гнилая на вкус и бурая, и ничего, люди пьют и нахваливают.
Кстати, поднос, на котором стояла чашка, вовсе не был полагающимся дворцовым покоям чеканным шараби. И кувшин не мог похвастаться званием высокого хрустального хурдази – простая глиняная посудина, даже с отбитым горлышком.
На грязноватом войлоке диковато смотрелась здоровенная, шитая золотом зеленая подушка – видимо, джунгары поперли ее из какого-то дворца в аль-Хаджаре, позарившись на размер и длину бахромы.