Их долго вели по наспех отмытым и завешанным коврами залам.
В очередном внутреннем дворике посетителям велели сесть и ждать. Вместо ковров здесь лежали местные плетеные циновки из вездесущей халфы. За что ее так в столицах ценят, аж до такой степени, что подделывают, – непонятно.
– Скажи мне, о ибн Сакиб, – вдруг тихо позвал Тарик. Абу аль-Хайр нехотя повернул голову. Ну чего тебе нужно, змей ты ползучий…
Надо сказать, с Тариком он поступил не слишком хорошо: попросту ничего не рассказывал. Абу аль-Хайр решил, что чем меньше у нерегиля сведений, тем меньше соблазна пуститься в приключения. Вот жду ответа от хранителя ширмы, вот получил ответ от хранителя ширмы, вот сегодня ночью идем во дворец, – а в остальном положись на меня, о Тарик.
Конечно, Тарик злился и прижимал уши. Пытался расспрашивать – и подслушивать. Мысли. Ха. Знаем мы вас, сумеречных. Учитель Абу аль-Хайра, смеясь, говорил: нет ничего проще, чем отвадить самийа от колодца твоих мыслей. Просто не забывать говорить себе: я это думаю только для себя. Ты ж про намаз не забываешь? Вот и про это не забывай. О, как сильно злился и прижимал уши Тарик!..
И даже сейчас нерегиль не может смириться и пытается выкусить хоть крошку знания:
– Скажи мне, ты… написал ему правду? О том, кто придет на прием?
– Да, – коротко ответил Абу аль-Хайр.
До того он ограничивался мотанием головы и красноречивым мычанием хранителя важного секрета.
– Ты рехнулся? – страшно зашипел Тарик.
– Эй-эй!.. Ты мой гулям! Забыл? С господином так не разговаривают!
– Как ты мог?!.
– Якзана аль-Лауни невозможно обмануть – даже в письме, – устало объяснил Абу аль-Хайр.
– Да с чего ты решил, что этот Якзан аль-Лауни будет мне помогать?!
– Ты все мозги в пустыне оставил, о… тьфу на тебя. Ладно, ты не знаешь, что последний год происходило в халифском дворце, – это понятно. Ладно, имя тоже ничего не говорит тебе, – ну и вправду, «Бодрствующий», таким часто награждали невольника-привратника. – Но ты бы хоть на нисбу его посмотрел, о бедствие из бедствий…
– Нисбу?.. аль-Лауни?..
– Именно.
– Ты хочешь сказать, что он из Лаона? Человечек по имени Якзан?
Над ними раздалось вежливое покашливание. И глуховатый, как нижняя струна лауда, но четкий для слуха голос произнес с сухой лаонской церемонностью:
– Госпожа моя матушка назвала меня Иорветом.
Абу аль-Хайр с трудом, нехотя и с нехорошим комком в груди поднял глаза.
И снова – как в ту душную пыльную ночь в Ятрибе, как в тот памятный день в Баб-аз-Захабе, когда он приносил присягу, – встретился с нездешним, обморочно-спокойным взглядом существа, душа которого слабо пришпилена к телу и вьется на ветру вечности, трепеща в пустой голубизне небес.