— Нет. Ничего. Он рассказал мне, что они не должны увидеть его клан. Я спросила его, что такого плохого они натворили, и он ответил, что Клуриканы всегда любили повеселиться, а феи слишком остро реагируют, когда нарушают их правила.
— Хм. Это, по всей вероятности, правда, но уверена, туда закралось что-то еще.
— Ага. — Мы вдвоем на какое-то время притихли, прежде чем она снова спросила:
— Думаешь, шизанутая феечка будет проблемой?
Я думала, что будет, но не хотела этого признавать.
— Не знаю, что и думать. Я пытаюсь больше не волноваться до тех пор, пока не поговорю завтра с МакКайлом.
— Когда ты отдашь ему все его подарки и прочий хлам?
Уф. Контейнер.
— Не знаю. Пока не могу об этом думать. Давай просто спать.
Для Кэссиди уснуть труда не составило. А я лежала еще некоторое время, пытаясь не думать о шизанутой феечке. Мне понравилось, как Кэсс ее назвала. ШФ. Получилось и мило, и противно.
Вне зависимости от того с какой стороны я пыталась рассмотреть ситуацию, оказывалось, что происходит нечто из ряда вон выходящее.
Я подумала о коробке с подарками. В данных обстоятельствах мне было бы крайне неловко и неудобно отдать ему их. Он бы не оценил этот жест. Вероятно, я отдам МакКайлу подарки, если мы когда-нибудь заслужим доверие друг друга.
Я тихо вышла из комнаты и направилась к поляне, трава, покрытая росой, намочила мои пальцы. Птички деловито кричали, а сверчки стрекотали. На полпути показалось, я услышала музыку. Остановившись, я прислушалась. Скрипка. Я пошла на звук, сердцебиение ускорилось.
Звуки привели меня в лес. Подойдя ближе, я смогла различить ноты грустной баллады, настолько красивой, что по моей коже побежали мурашки. Я замедлилась, подходя к деревьям, и увидела, что МакКайл сидит на земле, опираясь на огромный ствол. Пока он играл эту душераздирающую мелодию, его глаза были закрыты. Закончив, он опустил инструмент и расправил плечи. Он успел на мгновенье встретиться со мной взглядом, прежде чем отвернулся.
Очевидно, песня соответствовала настроению.
Я двинулась вперед и присела рядом с ним в грязь и опавшую листву. Он не пошевелился, лишь оперся руками на колени, зажав в них скрипку со смычком. Я разорвала лист на крохотные кусочки. Больше всего я хотела от него правды.
— Ты ее любишь? — Пожалуйста, скажи, что нет.
Он поднял на меня взгляд, кажется, испугавшись дерзкого вопроса.
— Нет. Вообще, я думаю, нет. Она...
— Красивая?
— Ну, это да. Но на самом деле есть нечто большее. — Слова звучали так, словно ему их приходилось выдавливать силой воли. Ему было некомфортно делиться личным, но необходимо. Нам нужно было объясниться.