И именно тогда, когда у меня была двухдневная депрессия, какой-то умелец сумел взломать защиту моего компа (Что, кстати, довольно непросто), ведь меня же в то время рядом не было, и скачать некоторые секретные системы, над которыми корпорация билась беспрерывно около месяца. Эти системы вышли в сеть, так что потеряли всякую цену на рынке. Разумеется, шеф был взбешён и, несмотря на то, что теряет ценного сотрудника, отдал приказ о моём увольнении.
Конечно, мой навороченный комп был отдан обратно мне, да и последняя зарплата пришла ко мне на карточку с процентами, так что можно было безбедно жить ещё месяц, но всё-таки на душе было погано. Зарабатывал я в этой корпорации очень прилично. Да и нравилось мне работать со всякими компьютерами, периодически чинить процессоры, создавать новые системы. Моё это, и без этого жизнь стала какой-то пустой. Да ещё и это идиотское расставание… Прямо череда неудач какая-то!
Собственно, после увольнения я, покончив со всякой бумажной волокитой, получил последнюю зарплату, забросил (Бережно и аккуратно) комп в багажник машины и примчался сюда запивать горе. Но запивать горе одному… сразу начнёшь ощущать себя алкоголиком. А я не алкоголик, чтобы напиваться в одну глотку, так что, недолго думая, позвонил своему другу Паше, который, услышав про выпивку и про то, что у меня случилось, тут же примчался.
Хотя сейчас я уже начинал жалеть о том, что пригласил его. Лучше бы пил с теми парнями, орущими во весь голос: они бы и то побольше сопереживали.
Нет, конечно, Паша сначала что-то начал там говорить по поводу того, как ему плохо от того, что со мной случилось, чтобы я держался и всё такое, но это так, из-за правил, принятых в обществе. Сначала нужно что-то сказать человеку, у которого горе, а потом уже с чистой совестью бухать.
— Ты только посмотри, Гриша, — обратился он ко мне, указывая на перекошенную картину, висевшую на стене. Картина была явно куплена по дешёвке, ибо представляла из себя какую-то мазню а-ля "Я художник — я так вижу". — Какая невероятная картина! Нет, ты только посмотри: какая экспрессия, какая душа заложена в ней!
— По-моему, хрень, — заключил я, принимаясь за новую кружку пива.
Паша посмотрел на меня, поморщившись и явно выражая своё отношение к такому неотёсанному мужлану и не умеющему ценить прекрасное мне. Но вновь перевёл свой взгляд на картину (Если её вообще можно так называть) и переменился в лице, приняв вид художественного критика:
— А я всё-таки считаю, что каждая картина — это шедевр. Ведь в каждой картине, даже в детском рисунке, есть какое-то послание, каждая картина что-то нам рассказывает. И мы читаем это, и читаем с раскрытой душой. И картины говорят нам много больше чем слова. Ведь что есть слово? Это фантик от конфеты. Фантик может быть насколько угодно красивым, пёстрым, но откуда нам знать вкус самой конфеты? Вот-вот. А картина — это оголённая конфета. Без фантиков, неприкрытая правда. Вот она, перед нами: сиди и читай! А что делаешь ты? Хрень, хрень! — Передразнил он меня, так что я даже поперхнулся.