Следующий порыв взбесившегося ветра бросил его ничком в рыхлую взвесь. Нелепо, как в прибойной волне, барахтаясь, Тарег попытался удержать узду. Ополоумевшая скотина поддала передними ногами – и угодила копытом ему под локоть. Задохнувшись от обжигающей резкой боли, он разжал пальцы.
В следующее мгновение Тарег понял, что лежит лицом вниз совершенно один. Вырвавшийся конь исчез в красном мареве, словно его никогда и не было.
Еще через мгновение он понял, что только что тянул за поводья – а как же, сызмальства заученный жест и отмеренная капля Силы, чтобы не повалить коня и не проволочь его к требовательно протянутой руке. Лошадь – глупая скотина, даже обученная, даже привычная к бою. Ты упал – она уплелась прочь. Или дернула прочь – со всей дури.
Поэтому – пальцы врастопырку и капля Силы. Повелительное – сюда, скотина, не бросай меня лежать у врагов под ногами.
Пыльная завеса перед лицом размывала очертания рук. Тарег неверяще поднес ладонь к носу: где мой конь? Я же тянул. Я не мог упустить поводья. Князь Тарег Полдореа не может так оплошать. Так не бывает.
Сглотнув, он снова вытянул ладонь в красноватую взвесь, щурясь и сплевывая набивающееся в рот месиво.
Мгновения падали, и неизвестно сколько их кануло в буре, пока Тарег не убедился окончательно: Силы в нем нет. Нисколько. Ни капли.
Ее не выплеснуло с обжигающей болью, как во время перерасхода. Ее не запечатало во внутреннем колодце, как тогда, когда старик забрал мириль.
Там, внутри, в темной глубине не шепталась вода, не ходило эхо, не поднималось со дна журчание. Там было пусто и сухо, словно колодец оказался нелепой наследственной причудой на манер крыльев у нелетающих птиц вроде пингвинов.
Тело идеально слушалось, в голове стояла мутная – из-за свиста ветра – тишина.
А в море внутри воды больше не было.
Нерегиль сглотнул еще раз – хотя чего там глотать, в горле все равно сухо.
Тарег попытался поднять голову, но налетевший шквал впечатал его носом в пыль.
* * *
Стихло лишь глубокой ночью – судя по непроглядной темноте над головой. Из черной высоты сеялась пыль, песчаная буря оставила за собой горячее марево, калиму. Днем она заволакивала скрипящей на зубах кисеей солнце и небо, ночью затягивала звезды. Небосклон сплошь занавесило – Тарег смотрел в темную пустоту над собой, и ему начинало казаться, что под ногами у него то же самое, та же ровная рыхлая твердь, по которой он шел в никуда.
Он шел в никуда и оказался в нигде, а ведь знал наверняка, что не сходил с того места, где сел, а потом упал, потеряв Гюлькара.
Но почему-то затишье застало его идущим. Причем идущим не по тропе.