Аль-Амин лишь вздохнул. Он мог бы сказать – что ж ты еще не привел мне на веревке шейха карматов? Но хадис – он не помнил какой – гласил: воздерживайся от пустословия, и Всевышний воздаст тебе в День суда.
Иса ибн Махан, не дожидаясь вопроса, склонился до земли в поклоне:
– О повелитель! Мы ждем твоего высочайшего слова и решения!
Аль-Амин обвел глазами собрание. Все, кроме брата, прятали глаза.
Мухаммад обреченно вздохнул:
– Ну что ж, я все понял. Раз больше никто не в состоянии взвалить на себя эту ношу, это сделаю я. Я отправлюсь в страну джиннов, в Скалы Мухсина, чтобы отыскать и разбудить это… существо.
Присутствующие переглянулись и горестно кивнули. Воистину, лишь эмиру верующих под силу выйти в этот поход и вернуться из него победителем, ибо он есть хранитель аш-Шарийа перед лицом Всевышнего.
А аль-Амин про себя подумал: «И пусть Всевышний сделает так, чтобы вы, гиены и порождения гиен, перестали, наконец, грызться между собой и принялись грызться с этим Тариком – и оставили бы меня, наконец, в покое».
Ну а кроме того, наступало, наконец, время завтрака – и это служило ему единственным утешением.
* * *
Дом в квартале аль-Шаркия, ночь
Занавес отвели в сторону – ножнами джамбии. За тяжелой тканью обнаружился миловидный юноша в простом сером тюрбане и непримечательном халате.
Садун выхватил из-под войлочного ковра нож. Некоторое время они с незнакомцем молча смотрели друг на друга.
Легко шагнув через порог, юноша заткнул кинжал за кушак и белозубо усмехнулся:
– Что молчишь, глупый старик? Вели-ка принести нам чаю!
Садун ибн Айяш ахнул и простерся в почтительном поклоне:
– Госпожа!.. Живи десять тысяч лет!
Мараджил – а это, конечно же, была она – опустилась на ковер перед хозяином дома и махнула рабыне – заходи, мол. Невольница, как и госпожа, переоделась в мужское платье – тоже скромное и невзрачное. В такие рядились повесы из богатых домов, когда шли кутить в квартал проституток или в аль-Шаркию, славную винными лавками.
Садун коротко кивнул старому немому рабу, и тот мгновенно скрылся в направлении кухонь. Старик растирал хозяину снадобья – самого разного свойства. Поэтому Садун еще двадцать лет назад приказал отрезать невольнику язык. А в возмещение купил дом и двух рабынь. Раб был благодарен и предан, как одомашненная рысь.
Молчание Садун ибн Айяш ценил превыше всего, даже золота: личный лекарь госпожи Мараджил и половины женщин харима знал столько, что опасался за свою жизнь, а дом в квартале аль-Шаркия походил на крепость. К тому же здесь жили единоверцы господина Садуна, а сабейцы держались друг друга, как все покровительствуемые.