Ну и денек! Ну и денек!
– И что, все поверили, что Юсуф аз-Захири учил не в знатных домах, а в школе?! За прокисший хлеб?
– Не извольте гневаться, о господин, но только теперь по всей Медине бегают ученики ар-Руммати и ибн Хабиба, поносят шейха и обвиняют его в занятиях презренным ремеслом – да накажет этих юнцов Всевышний за распущенность и злоязычие и возведение напраслины на брата по вере!
Недооценил он старикашек, ох, недооценил… Как быстро они объединились, грамматист и законник, перед лицом чужака-соперника! И какая изощренная клевета! Аз-Захири – школьный учитель! Ведь все правоверные знают: к принесению клятвы не допускаются люди, отдающие напрокат животных, ткачи и моряки, а клятва носильщика и школьного учителя имеет лишь половину законной силы. О Всевышний! Какое коварство!
– А что почтеннейший кади, у которого гостит шейх?
– Достойнейший ибн Мамдуф велел выкинуть все вещи шейха из своего дома и послал слуг отыскать его и отобрать всю подаренную одежду… – горько потупился Хусайн. – Сейчас они тоже бегают по всей Медине и размахивают списком изречений ибн Хабиба! А там, как ты знаешь, о господин, есть и такое: «Если ты спрашиваешь кого-нибудь о его ремесле и он ответит: школьный учитель! – бей его». Вот они и гоняют по городу с палками, штоб шейха побить…
– М-да… Пойдешь ко мне домой, скажешь госпоже, чтоб вынесли тебе абайю. С той абайей пойдешь в Куба-масджид, навертишь на шейха и в таком виде приведешь его к водосбору на той же площади. Да передашь госпоже, чтоб вынесли тебе ящик с письменными принадлежностями. Да чтоб чернил там было побольше. Понял?
– Да, господин.
– Исполняй.
С улицы нахлынула новая волна ора и визга. Да что ж такое, а теперь кто едет?
Из-за колышащихся драных занавесок долетали отдельные, особо пронзительные вопли:
– Всевы-ыышнии-ий! Грядет День суда и отделения праведных! Совершите покаяние, правоверные! Совершите последнее омовение и наденьте ихрам!
Сколько же их развелось в последнее время, этих дервишей, кликуш, знахарей, побирушек, гадальщиков, астрологов, прорицателей и прочего сброда, выманивающего последние деньги из легковерных дураков. Особо злостных Абу аль-Хайр приказывал бить плетьми перед ступенями масджид и выгонять из города на западную дорогу. Без припасов. С остальными справлялся шихна. Амр аль-Азим не был склонен к человеколюбию и приказывал вырезать языки всем крикунам, накликивающим скорый конец света.
В прорехах тростниковых занавесей трепалось неяркое серенькое небо. Голос надрывался:
– Совершите тауба, совершите покаяние, омойте себя!