— Существа, в которых течет достаточно вампирской крови, могут воссоздавать глаза и взгляд других существ. Тех, которые им не безразличны. Это будет самым простым объяснением.
— А я тебе не безразлична?
— Нет, Лорена, ты мне не безразлична. — Я попробовала отвернуться, но Дана уже держала меня за подбородок. — Знаю, что я тебе тоже не безразлична. Правда?
— Да, — кивнула я, до сих пор глядя ей в глаза. Они поменяли цвет и из синих снова стали серыми, но теперь уже не были холодными — это был теплый, человеческий взгляд.
Наверное, именно так чувствует себя зачарованная жертва вампира, думала я, изучая лицо Даны. И все-таки, какая же она красивая. Это даже не красота, нет — это какая-то первобытная сила, божественная энергия, почувствовав которую один раз, вы уже никогда не освободитесь от этого плена. Как ужасно было бы, принадлежи такая красота смертной женщине — она бы увяла, как цветок, а потом умерла бы.
Дана относилась к женщинам, ради которых мужчины погибают, предают, начинают войны. К таким женщинам не приходят — к ним приползают на коленях, оставляют у их ног все сокровища мира, дарят им Вселенную — только бы они, эти женщины, удостоили их хотя бы взглядом. Как же счастлив был Винсент — она принадлежала ему почти двести лет… и до сих пор его сердце принадлежит ей.
Дана обняла меня за талию. Это был отнюдь не любовный жест — так, скорее, обнимают добычу, свою законную собственность. Властный и уверенный жест, который мог принадлежать, скорее, мужчине, а не женщине, но вместе с тем нежный и… зовущий. Наверное, поэтому он не вызвал во мне ни тени протеста. Так ощущает себя человек, оказавшийся в надежных и знающих, что делать, руках.
— Хорошо, что у нас с тобой выдался свободный вечер, — сказала мне Дана. — Кто знает — может, я чему-нибудь тебя научу? Или научусь чему-нибудь от тебя? Я не из тех снобов, которые считают, что ни один смертный не владеет искусством любви так, как мы. Ведь искусство — это что-то, чему учатся всю жизнь, даже если это вечная жизнь. Ты согласна?
— Спасибо… было очень вкусно!
Голос Даны доносился до меня будто через туман — создавалось впечатление, словно уши мои до отказа набиты ватой. Несколько секунд я смотрела на то, как она вытирает губы, после чего меня осенило, и я прикоснулась к своей шее.
— Тебе понравилось? — спросила Дана, сложив испачканную в крови салфетку вчетверо.
Я посмотрела на свои пальцы — кровь в сумерках казалась черной. Дана откинулась на подушки, приняв позу натурщицы художника, и посмотрела на меня с улыбкой.
— До завтрашнего утра заживет, — сказала она мне таким тоном, будто это был не укус вампира, а мелкая ссадина.