голод. И я не мог сказать, что пища
такого рода насыщает хуже крови.
Мы привыкли думать, что смертные не умеют чувствовать эмоциональные запахи, а поэтому не различают наших настроений. Но Изабель безошибочно уловила промелькнувшую между нами искру. Она преодолела разделявшие нас несколько шагов, обняла меня за шею – разница в нашем росте была слишком большой, и ей пришлось подняться на носки – и поцеловала. С чем я мог сравнить это ощущение? Я много лет не видел солнца, боялся его – и вот кто-то заставил меня выйти под лучи, которые убивают мне подобных. Я чувствовал, как они согревают тело, пробираются под кожу, освещают каждый уголок моей души, наполняют теплом… но я не сгораю . Так прикасаются к запретному: страх, а потом – эйфория, полет, блаженное забытье, в котором теряется все, начиная от здравого смысла и заканчивая размышлениями о последствиях.
Свет, самый страшный яд для меня, внутри – а я продолжаю жить. До этого момента я свято верил в то, что женщина, живущая со мной, заключает в себе этот свет. Когда-то – теперь мне казалось, что это было в прошлой жизни – мы с Мораной могли целую ночь до рассвета комкать простыни, сходить с ума, задыхаться от страсти, и я думал, что это и есть любовь. О, глупец!.. И после этого мы говорим, что люди склонны заблуждаться, но мы-то знаем, чего хотим, ведь у нас есть вечность , и поводов лгать себе уже не осталось!
Изабель отстранилась и уперлась руками мне в грудь – так, будто хотела удержать меня на расстоянии. Ее щеки снова залились румянцем, а сердце билось так часто, что я все же не совладал с собой. Мой взгляд и без того был прикован к тонкой голубой жилке, едва заметно бившейся на ее шее, а теперь я наклонился и вдохнул запах кожи. Изабель пахла так, как и должно пахнуть невинное существо: самый непреодолимый в двух мирах соблазн.
– Я не причиню тебе вреда, – сказал я, заметив страх в ее глазах. – Я не сделаю ничего против твоего желания.
– Так… это правда .
Она отошла от меня на шаг и прижала ладони к щекам. От нежного румянца не осталось и следа, теперь они пылали – и ничем не отличались от моих щек. Мне казалось, что я превратился в объятого пламенем феникса – в любую секунду могу обратиться в пепел. Великая Тьма знает, каких усилий мне стоило вежливо поклониться и сказать:
– Я могу уйти, моя госпожа. Достаточно одного вашего слова.
– Нет! – Изабель порывисто схватила меня за руки. На долю секунды ее глаза потемнели, в них отразилась боль, но она тут же сменилась холодным огнем решимости. – Мне все равно! Вы мне нравитесь… – Она опустила ресницы. – Иначе я бы ни за что не согласилась прийти!