— Нет, ну какие способности…
— В связи с экстренным пролетом фрегата Объединенного Космофлота Солнца прибытие планет-экспресса «Ситутунга» задерживается на двадцать семь геоминут, — объявил софус космопорта. — Сатурн-диспетчер Георгадзе приносит извинения и гарантирует, что предоставит возможность ликвидировать отставание на трассе.
— Интересно, этот несчастный Георгадзе когда-нибудь отдыхает? — удивилась Мод.
— Быть может, он робот, — проворчал Круклис.
Я похлопал его по плечу.
— Не переживай.
— Попробуй тут. Я опозорен, Серж. Чтоб какие-то девчонки… такого мудреца… Я же с Кроноса лечу!
— Тебе нужно развеяться.
— Это есть возмездие за прошлые жизни, Серж.
— Если и так, то не самое болезненное.
— Давайте прогуляемся, — предложила Мод.
После Кроноса это было едва ли не первым проявлением инициативы с ее стороны. Я обрадовался:
— Давайте, давайте!
Мы вышли в зал ожидания. Наступал вечер. За высокими окнами сгущалась тьма. Свет ламп многократно отражался в стеклах, создавая череду миражей. Центральный зал вокзала, и без того огромный, терялся в зеркальной бесконечности.
Просторные помещения на Титане — не каприз, не роскошь и не дань моде. Это дань необходимости. Человек здесь весит немногим больше, чем на Луне, и процесс прямохождения имеет особенности. Отталкиваешься от пола, виснешь в воздухе и размышляешь о чем-нибудь. Либо разглядываешь макушки тех, кто еще не прыгнул. Потом, если ни с кем не столкнешься, медленно опускаешься метрах в трех—четырех. Совсем не обязательно в том самом месте, куда стремился.
Вот такими растянутыми, порхающими шагами к нам подходили и подходили люди. Пожимая руки, отвечая на приветствия и поздравления, мы постепенно приблизились к памятнику человеку, открывшему Титан. Он был установлен меж двух фонтанов с сонно падающими струями.
Волнообразный пьедестал, суживаясь кверху, переходил в фигуру мужчины, обеими руками опирающегося о старинную конторку. Движение вверх продолжалось линией шеи, вырастающей из отложного воротничка, поднятым лицом и взглядом, устремленным к невидимым во мглистом небе звездам. На постаменте мерцала надпись:
ХРИСТИАН ГЮЙГЕНС
1629—1695
Прожив так мало, сделал так много
СПАСИБО!
— Да, — сказал Круклис. — О нас так не напишут. Живем бесстыдно долго.
— А спасибо скажут?
— Серж, тебя мало благодарили?
— О! Больше, чем Гюйгенса. Вот кого бы графом сделать.
— Не все в моих возможностях.
— А что в твоих возможностях?
— Зависит от обстоятельств.
— А в нынешних обстоятельствах?
Круклис неохотно повернулся ко мне.
— Серж, человека не переделаешь. Что с ним ни твори, человеческая основа сохраняется, точно тебе говорю. Наслоения возможны разные, а вот основа — та. Среди людей я такой же людь, как все. Только чуток постарше.