Но все это забивал запах — запах, который я впервые почувствовал сегодня утром, запах этих существ; кем бы они ни были, откуда бы они ни появились, какова бы ни была их цель — этот запах принадлежал им. Он был рожден не Землей, не нашей, такой знакомой старушкой-планетой, и до этого человеку никогда не приходилось его вдыхать.
Я понял, что передо мной была иная форма жизни, явившаяся откуда-то извне, из краев, расположенных далеко за пределами планеты, на которой я сейчас находился; и все во мне протестовало против этой мысли, но другого объяснения я подыскать не мог.
Я опустил мешок с плеча, наклонился за пистолетом и, протянув к нему руку, вдруг увидел, что неподалеку от пистолета на полу лежит еще какой-то предмет.
Выпустив пистолет, мои пальцы потянулись к этому предмету, и в тот момент, когда они схватили его, я увидел, что это кукла И еще не успев рассмотреть ее, я уже знал, что это за кукла в памяти всплыл негромкий стук, услышанный мною в тот самый миг, когда исчез Этвуд.
Я не ошибся. Это была кукла Этвуд. Этвуд до последней морщинки на лице, до мельчайшей черточки его внешности. Словно кто-то взял живого Этвуда и уменьшил раз в сто, стараясь при этом ни на йоту не изменить его, не повредить ни единого атома в существе, которое было Этвудом.
Мне неудержимо захотелось бежать. Я напряг всю свою силу воли, всю, до последней капли, чтобы сломя голову не кинуться бежать оттуда. Но я заставил себя идти шагом. Точно мне все было до лампочки, точно я не был смертельно испуган, точно ни в этом благословенном мире, ни во всей Вселенной не было ничего, что могло бы испугать человека, обратить его в бегство.
Потому что я должен был им это доказать!
Каким-то необъяснимым образом, словно бы инстинктивно, я вдруг понял, что должен сейчас сыграть эту роль в интересах всего человечества, должен им кое-что показать, должен продемонстрировать перед ними смелость, решительность, непоколебимое упорство, свойственные человеческому роду.
Уж не знаю как, но я это выполнил. С таким ощущением, будто мне в спину нацелены кинжалы, я прошел через комнату и стал не спеша подниматься по лестнице. Одолел последние ступеньки и осторожно, без стука, закрыл за собой дверь.
И теперь, освободившись от наблюдавших за мной глаз, от необходимости играть эту роль, я, спотыкаясь, проковылял через вестибюль, как-то ухитрился открыть парадную дверь — и в лицо мне пахнул налетевший с озера свежий ночной ветерок, очищая мне легкие и мозг от подвального смрада.
Я добрел до какого-то дерева и привалился к нему, ослабевший и вымотанный, словно после состязания в беге, и на меня напала неукротимая рвота. Я корчился, давился, изрыгая из себя блевотину, почти с наслаждением ощущая вкус желчи, разъедавшей мне горло и рот, — в этом вкусе было что-то истинно человеческое.