Я вспомнил, как в то утро, развалясь в кресле, он спал в комнате радиопрослушивания, а жить-то ему оставалось меньше суток; как он легко проснулся, не рассерженный, не удивленный, и завел разговор в своем обычном сумасшедшем стиле, к которому давно привыкли те, кто его хорошо знал.
— Подожди нас, — сказал я Псу. — Мы не очень задержимся.
Мы с Джой поднялись по ступенькам, и я собрался было забарабанить в парадную дверь, но она оказалась незапертой. Мы одолели лестницу — дверь в лабораторию Стирлинга была открыта настежь.
Двое мужчин, поджидая нас, сидели на лабораторном столе. Они о чем-то разговаривали, но, услышав в коридоре наши шаги, разом замолчали — мы слышали, как они прервали свою беседу, — и уже молча ждали нашего появления.
Один из них был Джо Ньюмен — тот малый, который позвонил мне по поводу катившихся по дороге кегельных шаров.
— Привет, Паркер, — сказал он, спрыгнув со стола — Привет, Джой.
— Привет, привет, — отозвалась Джой.
— Это Билл Лиггет, — представил второго мужчину Джо Ньюмен. — Он из отдела по расследованию убийств.
— Из отдела по расследованию убийств? — переспросил я.
— Конечно, — ответил Джо. — Они ведь считают, что Стирлинга кто-то прикончил.
Я круто повернулся к сыщику.
Он кивнул.
— Он умер от асфикции. Как будто его придушили. Однако на нем не обнаружили никаких следов насилия.
— Вы хотите сказать…
— Видите ли, Грэйвс, если человек душит другого, он оставляет на шее своей жертвы следы. Синяки, ссадины. Нужно немало потрудиться, чтобы задушить человека насмерть. И, как правило, при этом наносятся значительные телесные повреждения.
— А на нем таких следов нет?
— Ни пятнышка.
— Так, может, он просто задохнулся. Подавился едой или питьем. Или у него была мышечная судорога.
— Док это отрицает.
Я покачал головой.
— Тут сам черт ногу сломит.
— Быть может, что-нибудь выяснится после вскрытия, — сказал Лиггет.
— Просто не верится, что он умер, — сказал я. — Я ведь видел его только сегодня вечером.
— Насколько нам известно, — произнес Лиггет, — вы последний, кто видел его в живых. Ведь он был жив тогда, верно?
— Живей живого.
— В котором это было часу?
— Примерно в половине одиннадцатого. А может, около одиннадцати.
— Сторож сказал, что он впустил вас. С собакой. Он хорошо это помнит, потому что не хотел тогда пускать собаку. Говорит, вы заявили, что это не собака, а подопытный экспонат. Это правда, Грэйвс?
— Черт побери, конечно, нет, — ответил я. — Я просто пошутил.
— А почему вам понадобилось тащить с собой наверх собаку? Ведь сторож вам запретил.
— Я хотел показать ее Стирлингу. Мы с ним раньше говорили о ней. Во многих отношениях это весьма примечательный пес. Несколько дней он бродил вокруг моего дома и вел себя вполне дружелюбно.