Кент Фаулер наклонился и щелкнул рычажком связного устройства.
— Слушаю, мистер Фаулер.
— Пожалуйста, дайте мисс Стенли.
Дожидаясь соединения, он слушал, как Байбак вяло гложет кость. Бедняга, все зубы сточились…
— Мисс Стенли слушает.
— Я только хотел сказать вам, мисс Стенли, чтобы вы приготовили все к отправке еще двоих.
— Вы не боитесь, что у вас скоро совсем никого не останется? — спросила мисс Стенли. — Уж лучше посылать по одному, так экономичнее, и удовольствие растянете.
— Один из них — пес, — сказал Фаулер.
— Пес!
— Да, Байбак.
Ярость сделала ее голос ледяным:
— Своего собственного пса! Который столько лет с вами…
— Вот именно, — ответил Фаулер. — Байбак расстроится, если я его брошу.
Это был не тот Юпитер, который он знал по телевизору. Он ожидал, что Юпитер окажется другим, но не настолько. Ожидал, что очутится в аду, где хлещет аммиачный ливень, курятся ядовитые пары, ревет и лютует ураган. Где мчатся, крутятся облака, ползет туман и темное небо секут чудовищные молнии. Он никак не предполагал, что ливень окажется всего-навсего легкой пурпурной мглой, стремительно летящей над пунцовым ковром травы. Ему в голову не приходило, что зигзаги грозовых разрядов будут ликующим фейерверком в ярком небе.
Ожидая Байбака, Фаулер поочередно напрягал свои мышцы и дивился их упругой силе. Совсем недурное тело… Он усмехнулся, вспомнив, с каким состраданием смотрел на скакунцов, изредка мелькавших на экране телевизора.
Очень уж трудно было представить себе живой организм, основу которого взамен воды и кислорода составляют аммиак и водород, трудно поверить, чтобы такой организм мог испытывать ту же радость в бурлящем котле Юпитера, тому, кто не подозревает, что для здешних существ Юпитер отнюдь не бурлящий котел.
Ветер теребил его ласковыми пальцами, и Фаулер оторопело подумал, что на земную мерку этот ветерок — свирепый ураган, ревущий поток смертоносных газов силой в двадцать баллов.
Сладостные запахи пронизывали его плоть. Запахи?.. Но ведь он совсем не то привык понимать под обонянием. Словно каждая клеточка его пропитывается лавандой. Нет, не лавандой, конечно, а чем-то другим, чего он не может назвать. Несомненно, это лишь первая в ряду многих ожидающих его терминологических проблем. Потому что известные ему слова, воплощение мысленных образов землянина, отказывались служить юпитерианину.
Люк в куполе открылся, и оттуда выскочил Байбак. То есть преображенный Байбак. Он хотел окликнуть пса, нужные слова уже сложились в уме. Но он не смог их вымолвить. Он вообще не мог сказать ни слова — говорить-то нечем!