Босх положил на колени кейс, открыл его, достал папку с документами, которую совсем недавно демонстрировал Ирвингу, и, перелистав листы, нашел списки вещей каждой из жертв. Из списка следовало, что в тот момент, когда помощник коронера обыскал убитого адвоката, в его карманах обнаружилось всего-навсего двадцать пять центов.
— Ублюдки, — вслух произнес Босх, поняв, что тот, кто забрал бумажник, оставил себе всю имевшуюся в нем наличность.
Трудно представить, что, отправляясь в апартаменты, Элайас взял только четвертак, чтобы заплатить за проезд в вагончике Энджелс-Флайт.
Почему же он тогда пытается спасти их, рискует собственной карьерой ради людей, которые никак не заслуживают этого? Изменить что-либо было уже невозможно, и Босх попытался отогнать несвоевременную и неприятную мысль, но она не уходила. Он превратился в соучастника.
Покачав головой, детектив положил часы и бумажник в отдельные пластиковые мешочки, приклеил к каждому белый ярлычок, на котором проставил номер дела, дату и время: 6.45. Потом составил краткое описание обеих вещей и ящика стола, в котором нашел их, расписался на ярлычках и убрал мешочки в кейс.
Перед тем как повернуть ключ зажигания, Босх посмотрел на часы. До начала пресс-конференции оставалось десять минут. Спешить было некуда.
Пресс-конференция привлекла столько представителей средств массовой информации, что некоторым не хватило места в конференц-зале и они теснились в коридоре возле открытых дверей. Босх с извинениями протиснулся через плотную массу собравшихся. Перед сценой, от стены до стены, стояла по меньшей мере дюжина телекамер на треногах. Окинув взглядом битком набитое помещение, детектив понял, что убийство Элайаса вызвало интерес не только местных, но и общенациональных телевизионных каналов. Новостных станций в Лос-Анджелесе было восемь, в том числе одна испаноязычная. Каждый коп знал: если на месте преступления или пресс-конференции ты видишь перед собой более восьми камер, то говоришь со всей страной, а значит, расследуешь что-то большое, важное и опасное.
В середине зала на складных стульях устроились репортеры, численность которых Босх оценил примерно в сорок человек. Телевизионщики выделялись дорогими костюмами, аккуратными прическами и гримом, тогда как пишущая братия щеголяла в джинсах, помятых рубашках и распущенных и сбившихся набок галстуках.
У самого подиума, украшенного эмблемой департамента полиции Лос-Анджелеса, суетились подключающие аппаратуру техники, устанавливали и проверяли микрофоны звукооператоры. Возле края платформы Ирвинг негромко переговаривался с двумя мужчинами в форме с лейтенантскими нашивками на рукавах. В одном из них Босх узнал Тома О'Рурка, работавшего в отделе по связям со средствами массовой информации. Другой, незнакомый, был, наверное, помощником Ирвинга, Майклом Тьюлином, звонок которого и разбудил Босха посреди ночи. Четвертый мужчина, в хорошем сером костюме, стоял на другой стороне сцены сам по себе. Начальник полиции еще не появился. Пока. Человек такого калибра не станет ждать, пока репортеры приготовятся слушать и записывать. Это они должны ждать.