Глава XIII. ОДНА ИЗ ПОДДАННЫХ
Зима была тяжелая. Иногда Сара просто пробиралась сквозь снег; иногда (это было похуже) снег таял и смешивался с грязью; иногда туман был настолько густым, что фонари горели весь день и Лондон выглядел точно так, как однажды, много лет назад, когда кэб пробирался сквозь мглу, а Сара и ее отец сидели в нем. В такие дни окна Большого Семейства светились особенно уютно, и кабинет индийского джентльмена сиял теплом и яркими красками. А вот на чердаке было хуже некуда. Оттуда больше не были видны восходы и закаты, да и звезды куда-то скрылись, думала Сара. Серые или бурые тучи нависали низко, иногда из них сочился дождь. Часам к четырем, даже без тумана, становилось темно, и если приходилось идти на чердак, Сара зажигала свечку. Служанки в кухне падали духом, а потому — ругались. Бекки гоняли туда и сюда, словно рабыню.
— Если б не вы, мисс, — хрипло говорила она, добравшись до чердака, — если б не вы, и не Бастилия, и не наши камеры, я б умерла. И до чего ж все похоже! Хозяйка — одно слово, тюремщик. Кухарка — та ее помощник. Расскажите мне, мисс, про этот подкоп, который мы роем под стенкой.
— Лучше бы что-нибудь поприятней, — говорила Сара. — Завернись в одеяло, и я завернусь, и сядем поближе на кровать. Я расскажу про тропический лес, где жила обезьянка. Когда она сидит у окна и печально смотрит на улицу, я знаю, что она думает о том, как качалась на хвосте от пальмы к пальме. Интересно, кто ее поймал, и осталась ли у нее семья, для которой она рвала кокосы?
— Это и впрямь поприятней, мисс, — шептала благодарная Бекки, — даже в Бастилии не так холодно, когда вы про нее говорите.
— Ты просто отвлекаешься, — объяснила Сара, укутавшись так, что из одеяла высовывалось только смуглое личико. — Я это замечала. Когда телу плохо, надо увести куда-нибудь ум.
— А вы умеете? — спрашивала Бекки, восторженно глядя на нее.
— Как когда, — отвечала Сара. — Если получится, все в порядке. Надо бы нам побольше стараться, тогда бы непременно выходило. Я теперь много упражняюсь, и все легче и легче. Когда уж очень плохо… ну, ужасно… я думаю, что все-таки я — принцесса. Я говорю себе: «Да, принцесса, а еще и фея, значит — никто меня не в силах обидеть». Ты представить не можешь, как это отвлекает, — и она смущенно засмеялась.
Часто приходилось ей отвлекаться, часто — представлять себя принцессой. Но хуже всего было в тот ужасный день, который (думала она потом) не забудется до самой смерти.