– Что же сделал ваш отец, сэр? – спросил я.
– Что он сделал? – повторил мистер Фрэнклин. – Я вам скажу, что он сделал. Он применил отменную способность, называемую здравым смыслом, к оценке письма полковника. Он объявил, что все это – чистейший вздор. Где-то в своих странствованиях по Индии полковник подцепил какое-нибудь дрянное стеклышко, которое принял за алмаз. Что касается опасения быть убитым и принятия предосторожностей для сохранения его жизни и этого стеклышка, то ныне девятнадцатое столетие, и каждому здравомыслящему человеку стоит только обратиться к полиции. Известно, что полковник много лет уже употреблял опиум, и если единственный способ достать драгоценные бумаги состоит в том, чтобы принять бред, вызванный опиумом, за факт, то отец мой был вполне готов принять на себя эту смешную ответственность тем охотнее, что она не влекла за собой никаких хлопот. Алмаз и запечатанные инструкции были помещены в кладовую банкира, а письма полковника, периодически сообщавшие, что он жив, получались и распечатывались стряпчим нашего семейства, мистером Бреффом, поверенным моего отца. Ни один разумный человек в подобном положении не мог бы взглянуть на это дело иначе. Нам только то кажется вероятным, Беттередж, что, согласно с нашим собственным житейским опытом, и мы верим таинственному и необычному только тогда, когда прочтем о них в газете.
Мне стало ясно, что сам мистер Фрэнклин считает мнение своего отца о полковнике опрометчивым и ошибочным.
– А каково ваше мнение об этом деле, сэр? – спросил я.
– Дайте прежде покончить с историей полковника, – ответил мистер Фрэнклин. – Для английского ума характерно отсутствие системы, и ваш вопрос, мой старый друг, служит этому примером. Когда мы перестаем делать машины, мы (в умственном отношении) самый неряшливый народ во всей Вселенной!
«Вот оно, заграничное-то воспитание! – подумал я. – Он, должно быть, во Франции научился подтрунивать над собственной нацией».
Между тем мистер Фрэнклин продолжал прерванный рассказ:
– Отец мой получил нужные бумаги и с той поры не видел более своего шурина. Каждый год в заранее условленные дни заранее условленное письмо приходило от полковника и распечатывалось стряпчим Бреффом. Я видел целую кучу этих писем. Все они состояли из одной и той же краткой деловой фразы: «Сэр, это удостоверит вас, что я еще жив, пусть алмаз остается в прежнем месте. Джон Гернкастль». Вот все, что он писал, и приходило это аккуратно к назначенному дню. Но месяцев восемь тому назад форма письма в первый раз изменилась. Теперь оно гласило: «Сэр, говорят, что я умираю. Приезжайте ко мне и помогите мне составить завещание». Стряпчий Брефф поехал и нашел полковника в маленькой пригородной вилле с прилегающими к ней землями, где полковник жил один, с тех пор как оставил Индию. Он держал собак, кошек и птиц для компании, но с ним не было ни единого человека, если не считать приходящей служанки, присматривавшей за хозяйством, и доктора. Завещание оказалось очень простым. Полковник истратил бо