Я тотчас напряг свой ум. Но ему была свойственна английская медлительность, и он все перепутал, пока мистер Фрэнклин не указал на то, что́ именно следовало видеть.
– Заметьте, – сказал мистер Фрэнклин, – что целость бриллианта была искусно поставлена в зависимость от сохранения жизни полковника. Он не удовольствовался тем, что сказал врагам, которых опасался: «Убейте меня – и вы будете не ближе к алмазу, чем сейчас. Он там, откуда вы не можете его достать, – в кладовой банкира». Он сказал вместо этого: «Убейте меня – и этот алмаз перестанет быть прежним алмазом: его тождество уничтожится». О чем это говорит?
Тут, как мне показалось, меня озарила вспышка чудесной прозорливости, свойственной иностранцам.
– Знаю, – сказал я. – Это значит, что цена камня понизится и злодеи останутся в дураках.
– Ничуть не бывало! – сказал мистер Фрэнклин. – Я об этом справлялся. Алмаз с пятном, разбитый на отдельные камни, будет стоить дороже, чем целый, по той простой причине, что четыре-шесть прекрасных бриллиантов должны стоить дороже, чем один большой камень, но с пятном. Если бы простое воровство из-за прибыли было целью заговора, инструкции полковника решительно сделали бы алмаз еще привлекательней для воров. За него можно было бы получить больше денег, а продать его гораздо легче, если б он вышел из рук амстердамских мастеров.
– Господи помилуй, сэр! – воскликнул я. – В чем же состоял заговор?
– Заговор, составленный индусами, которым прежде принадлежал алмаз, – сказал мистер Фрэнклин, – основан на каком-то древнем индийском суеверии. Таково мое мнение, подтвержденное одним фамильным документом, который находится при мне в настоящую минуту.
Теперь я понял, почему появление трех индийских фокусников у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельством, достойным внимания.
– Я не хочу навязывать вам своего мнения, – продолжал мистер Фрэнклин. – Мысль об избранных служителях древнего индийского суеверия, посвятивших себя, несмотря на все затруднения и опасности, задаче возвратить священную драгоценность и выжидающих для этого первого удобного случая, кажется мне совершенно согласной с тем, что нам известно о терпении восточных племен и о влиянии восточных религий. Я человек с живым воображением, и мясник, булочник и налоговый инспектор не кажутся мне единственной правдоподобной реальностью. Пусть же моя догадка оценивается как угодно; перейдем к единственному практическому вопросу, касающемуся нас. Переживет ли полковника заговор о Лунном камне? И знал ли полковник об этом, когда оставлял своей племяннице подарок ко дню ее рождения?