Полковник не выдержал:
— Ну, что вы все вынюхиваете? Вы не там ищете! Вам надо заняться этой гувернанткой, а вы все про приличных людей выспрашиваете! Это же ясно — ОНА, именно она, дала морфий Николаю! А «Ф. И. Ч.», как вы изволили выразиться, в наш дом не ходил. Всех Николашиных друзей мы уже назвали. Чего же вам еще? И вообще, не впутывайте сюда семейство Пожалостиных! Это очень почтенные люди. Если бы вы только могли представить себе, какими проблемами вынужден заниматься Полуект Эрастович!
— Я наслышан, Дмитрий Павлович, про его ответственную работу с личными шифрами Его Императорского Величества, — у Прознанского при эти словах округлились глаза, — но сие не отменяет того весьма печального факта, что дочь уважаемого Полуекта Эрастовича своим неумением урегулировать отношения с сердечными воздыхателями, возможно, довела одного из них до самоубийства! И если это действительно так, то я не понимаю, как можно «не впутывать сюда» уважаемое семейство Пожалостиных. Уж вляпались, господа, так вляпались, извините за безыскусное слово… Что есть, то есть!
Полковник смотрел на Шумилова глазами, полными ненависти, но не спешил высказываться. Видимо, решил, что с Шумиловым, несмотря на его молодость, следует держать ухо востро.
— Так что, Дмитрий Павлович, позволите мне самому определять, что важно, а что неважно для проводимого расследования? Ответите на вопрос: кто же такой этот «Ф. И. Ч.»? Или мне следует пригласить вас на официальный допрос?
— Он не из числа Николашиных друзей, — выдавил из себя полковник. — Это человек гораздо более старший, офицер, поручик Преображенского лейб-гвардии полка Феликс Ильич Черемисов. У Пожалостиных он частый гость, и Николай с ним едва был знаком. Я же Черемисова в глаза не видел. Ну, и к чему это все ворошить? Он не имеет отношения к смерти Николая, неужели не ясно? Я знаю, что говорю!
Под конец тирады он постарался придать своему голосу максимум убедительности.
Когда Алексей Иванович простился и направился на выход, Прознанский остановил его вопросом:
— Алексей Иванович, объясните, чем вы вытравили тушь?
— Профессиональное любопытство, понимаю, — улыбнулся Шумилов. — Я ее вообще не травил. Я скормил ее тараканам.
Он вышел на набережную Мойки, с минуту постоял на месте, рассматривая проплывавшие мимо лодки, стилизованные под гондолы. Шумилов был очень доволен тем, как сложился разговор с полковником, тем, что не позволил вертеть собой, как мальчишкой.
«Теперь надо ждать кляузы или жалобы, — думал Шумилов. — Обиделся полковник жандармской службы, не продемонстрировал я должной лояльности!»