Забыть можно всё, что угодно. Но стоит только сказать себе «я хочу забыть это», как эта возможность оказывается утерянной навсегда. Мы всегда будем помнить особенно отчетливо, потрясающе внятно – именно то, о чем хотим забыть. Этот механизм работает по принципу записок с напоминаниями. Если бы на памятных бумажках вместо «Выключи свет!», «Закрой дверь!», «Купи молоко!» писали «Забудь выключить свет!», «Забудь дома ключи и кошелёк!», «Забудь зайти в магазин!», ничего бы не изменилось. Никто бы всё равно не забыл ключи, не забыл о том, что нужно купить молоко и выключить свет перед уходом. В этом смысле слова «забудь» и «помни» не более чем синонимы, поскольку вызывают одну и ту же реакцию. Помнить.
Как только я решил всё забыть, в моей памяти встрепенулись тысячи тысяч происшествий из самых разных отрезков жизни. Они терзали меня, умоляя помнить. Впрочем, зачем забывать солнечные блики детства, которое прошло, как один счастливый, нескончаемо ясный день. Когда-то я бродил с мамой по тихой хвойной тропинке в сосновом лесу. Конечно, я не раз бывал там, но избирательность памяти берет своё. Млел последний жаркий день позднего лета, но в лесу было покойно. Пронзительные лучи изрешетили колючие сосновые ветви, но лучи не жгли, а мягким светом падали на тропинку под нашими беззвучно ступающими ногами. Я шел не торопясь, положив руки в карман выцветшей красной толстовки с темно-синими полосками на рукавах, джинсы были велики, края штанин волочились по земле. Всё это я помню словно со стороны, как будто смотрю с первых рядов кинозала фильм о своей жизни. Я совершенно не помню, был ли я рад этой прогулке, о чем я думал, о чём разговаривал с мамой. Только основных действующих лиц, экспозицию и фактуру сюжета. Было уютно, тихо, тонко пахла хвоя. Так было почти во всех картинах детства, которые мне удается воссоздать в памяти.
То, что было ещё раньше, я помню как непрерывную цепь ощущений. Трава в поле, через которое я однажды шел с родителями, доходила мне до груди. Она то и дело щекотала лицо, пыльца попадала в нос, и я звонко чихал. Потом мы выбрались на колеи из твердой, засохшей глины, оставленные проезжим трактором. Я быстро перебирал ногами между мамой и папой, еле успевая за ними, а потом всё-таки не успел – и упал в колею, содрав кожу о твердую землю. Теперь я держал их за руки. Мамина рука была влажная и прохладная, папина – горячая и широкая, с тёмной подушечкой родинки на фаланге большого пальца. Своих рук я не помню. Только правую – ладонь долго щипало после падения.