Для розыска преступника еще одна деталька могла иметь решающее значение. В машине были обнаружены два папиросных окурка, оба от «Беломора», оба с характерным прикусом бумажного мундштука. Конечно, курить, и притом именно «Беломор», мог и водитель такси (все это, понятное дело, в свой срок будет установлено). Возможно также, что обе эти папиросы выкурил кто-либо из пассажиров (хотя, по совести, это маловероятно, чтобы за сравнительно короткий рейс в городе кто-нибудь успел кряду выкурить две папиросы). Но не менее вероятно и то, что характерный прикус мундштука принадлежит именно убийце. Эксперты с величайшим тщанием уложили окурки в коробочку: как знать, может быть, этим окуркам суждено будет стать одним из весомых вещественных доказательств… Спустя несколько минут Чекалин почти не сомневался уже, что окурки имеют прямое отношение к убийце: в грязи, около машины, валялась, затоптанная уже, пустая пачка от папирос «Беломер» — надорванная и смятая. Случайность? Нет, Чекалин не верил в такого рода совпадения. К тому же мало кто теперь курит папиросы, на тысячу один, пожалуй…
Осмотр машины и всего того, что лаконично именуется местом происшествия, закончился уже затемно: в марте темнеет рано. В управление Чекалин приехал в начале восьмого вечера. У кабинета его уже ждали два человека — армейский прапорщик, не иначе, тот самый, из ВАИ, и незнакомый старшина милиции.
— Силков? — спросил у него Чекалин.
— Так точно, прибыл по распоряжению майора Фирсова! — вскочив с места, громко отрапортовал тот.
— Хорошо, подождите, я пока с прапорщиком побеседую.
Прапорщик (звали его Ильин) был огромен, где-то под метр девяносто и в плечах, как говаривали в старину, косая сажень. Чекалин, едва глянул на него, тотчас вспомнил об отпечатках сапог около такси: если кому и могут принадлежать сапоги сорок пятого размера, так разве что такому вот богатырю. Но об этом потом, решил Чекалин, главное, не забыть, вернуться.
Чекалин придвинул прапорщику пачку сигарет:
— Курите.
— Спасибо, не балуюсь.
— Бросили?
— Нет, не начинал.
Чекалин улыбнулся в душе: получалось, что, предлагая прапорщику закурить, он как бы исподволь выведывал, не курит ли тот папиросы «Беломор»; папиросники обычно отказываются от сигарет, слишком слабые они для них. Но нет, правда же, он и в мыслях не имел ничего такого. Просто самому до смерти курнуть захотелось, ну и предложил прапорщику — из вежливости… Однако ж — так или иначе — круг лиц, которым могли принадлежать окурки «Беломора», сократился, пусть хоть на одного человека…