— Еще раз увижу тебя пьяной, вышвырну из своей жизни. — Она так и сказала: не из дома, не из поместья — из своей жизни. Это было почти как смертный приговор. Жить в тени великолепной Наты было тяжело, но жизнь без Наты и вовсе казалась бессмысленной. - Если тебе нужна помощь, я договорюсь с хорошим психотерапевтом или даже с психиатром, но наблюдать за тем, как ты на моих глазах превращаешься в скотину, я не желаю!
Ей не требовались ни помощь психотерапевта, ни консультация психиатра. Ей хватило бы разговора, может, даже одного-единственного теплого слова, но Ната сказала: «Марта, ты дрянь, но в тебе течет моя кровь. Я все улажу».
Я все улажу, а если не получится, вышнырну тебя из своей жизни...
Наверное, тогда она проявила душевную слабость. Возможно, нужно было уйти самой, не дожидаясь, когда ее вышвырнут. Она испугалась. Испугалась и перестала пить. Совсем, даже легкие коктейли, даже шампанское.
Наты больше нет. Ната не стала вышвыривать ее из своей жизни, а ушла сама. Значит, бояться больше нечего. Значит, можно почувствовать себя порочной и почти свободной. Может быть, ей даже удастся забыться и уснуть.
Марта шла по коридору тихо, едва ли не на цыпочках: не хотела, чтобы эти двое, отгородившиеся от всего мира тяжелой дубовой дверью, ее услышали.
Дом спал. Или не спал, а притворялся спящим. Поскрипывал паркетинами, шелестел сквозняками, потрескивал догорающими в камине дровами. Она не пошла в столовую, знала, что Зинаида не оставит на ночь стол неубранным, направилась сразу в погреб.
Винный погреб в подвале дома организовал еще Савва Стрельников. Марта, родившаяся много позже его смерти, так и не научилась называть его дедом. Савва Стрельников был эстетом, ценил красоту во всех ее проявлениях. К концу жизни дорогие вина сделались его слабостью. Пожалуй, любовь к хорошим винам была единственным, что объединяло их с Натой. Не так давно бабушка переоборудовала погреб, оснастив его по последнему слову техники. Влажность, температура, освещенность... Десятки незначительных и архиважных мелочей.
Можно было ограничиться коньяком или виски, но Марте вдруг захотелось именно вина. Какого-нибудь особенного, с историей и легендой, именно такого, которое любила Ната.
Приглушенный свет зажегся автоматически, стоило лишь открыть дверь. Убегающие вниз каменные ступени, неоштукатуренные кирпичные стены, присыпанный гравием пол и тонущие в полумраке дубовые стеллажи. В погребе оказалось холодно, Марта поежилась, придерживаясь за стену, спустилась по крутой лестнице. Бутылок было много: дорогих и не очень. На отдельном стеллаже хранились уникальные экземпляры, на которые можно любоваться, но нельзя оскорблять даже прикосновениями. Нет, Марта не станет нарушать традиций, не покусится на почти музейный эксклюзив, ей вполне достаточно самого обычного белого вина. Ну, может, не самого обычного, но уж точно не коллекционного.