…Джип Крысолова остановился перед уже известными Марте воротами. «Двое из ларца» были на боевом посту.
— Это твое тихое местечко? Марта неодобрительно покосилась на Крысолова.
— Да, здесь тебя точно искать не станут, а Лысый пока за тобой присмотрит.
— Не нужно за мной присматривать!
— Нужно! — Он достал из кармана куртки свои очки, рассеянно повертел в руках, надел и снова превратился в паяца. Очень решительного паяца. — Я знаю, что делаю, можешь мне поверить.
Можешь мне поверить... Марта научилась не доверять никому, даже самым близким. Так с какой стати ей верить чужаку?!
— У тебя нет другого выбора. — Крысолов словно читал ее мысли. — Но, если очень хочешь, мы можем вернуться, чтобы тот ублюдок закончил свое дело.
— Не нужно. — Были дни и даже месяцы, когда Марта не хотела жить, когда она мечтала, что кто-нибудь сделает с ней то, на что у нее самой не хватало силы духа, но те времена прошли. Сейчас она хотела разобраться в том, что происходит. — Твой клуб ничем не хуже поместья.
— Уверяю тебя, он во много раз лучше. — Крысолов улыбнулся, посмотрел на нее поверх очков. — И поверь, Лысый — не самая плохая компания.
Они уже въехали на территорию клуба, когда Крысолов вдруг спросил:
— Кто из твоих родственников водит спортивный автомобиль?
— Эдик. Он помешан на скорости и дорогих авто. А почему ты спрашиваешь?
— Да так. — Крысолов неопределенно пожал плечами. — Просто любопытно...
Творец, 1955 год (Талия)
Осень просыпалась на Парнас оранжево-красной кленовой листвой, путалась в волосах липкой паутинкой, щекотала щеку запоздалыми солнечными лучами, а на сердце у пятидесятилетнего, уже убеленного сединами Саввы цвела весна!
Он влюбился! Любовь его была нечаянной и оттого особенно радостной. Она наполняла его таким светом, от которого сердце трепыхалось в груди, точно у безусого мальчишки.
Савва давно не посещал театр. Театр напоминал ему об Анне, и в воспоминаниях этих было слишком много отравляющей душу горечи. Но тот выход в театр являлся частью обязательной программы, и Савва скрепя сердце согласился...
Актриса была совсем юной. Хохотушка, веселушка! Комичная и невероятно милая в этой своей комичности. Афиши называли ее Ниной Воронцовой, но друзья и близкие знали ласково — Ниночкой.
Ниночка! Имя перекатывалось на языке лесными ягодами, оставляло сладкое и томительное послевкусие. А свет, по-юношески задорный и задиристый, от самых подмостков дотянулся до Саввы, укутал уютным сиянием. Не было сил удержаться. Сидя в представительской ложе, Савва с торопливой жадностью набросал портрет Ниночки, которую в душе уже называл Талией