— Ты прекрасна, Сугар. Каждый дюйм тебя. Не позволяй никому говорить обратное. Я спустился, чтобы позвать тебя. Я хочу нарисовать тебя.
— Ты разрешаешь мне войти в твою студию?
Он улыбается.
— Но ты не должна смотреть на холсты. Таков уговор.
— Я не буду смотреть. Но однажды ты покажешь мне, правда, ведь?
— Может быть. Я работаю, и, похоже, это выглядит хорошо, — отвечает он с сияющими глазами.
Сначала он заставляет меня выпить большой стакан воды, потом ведет меня вверх по лестнице, открывает дверь, и мы входим в полностью стеклянную комнату, даже потолок стеклянный. Естественный свет льется повсюду, наполняя все пространство. Я оборачиваюсь на него.
— Это самая превосходная студия.
Он кивает, но выражение его лица становится совсем другим здесь.
— Снимай одежду.
— Что, в таком ярком свете?
— Ты родилась, чтобы быть обнаженной, Сугар. Нет ничего прекраснее, чем обнаженное человеческое тело, — его голос звучит низко и настойчиво. Совершенно неотразимо. Я внимательно смотрю ему в глаза. — Особенно твое.
Я хочу поинтересоваться, почему особенно мое, но не могу, потому что полностью загипнотизирована его взглядом. Он ведет меня к маленькому диванчику, на котором наброшен красный плед и раскиданы такого же цвета подушки.
— Ты будешь желанной, обласканной и одержимой, то что доктор прописал, и немного стыдливой, — говорит он мне.
Он засасывает мою нижнюю губу, пока она не наливается кровью и не опухает, затем отклоняется в сторону, чтобы посмотреть на меня и удовлетворенно кивает. Начинает меня намеренно медленно раздевать. Он снимает верх, целуя мою шею.
— Красивая, — бормочет он, проходясь губами по моему горлу. Затем бюстгальтер падает на пол, он рассматривает торчащие соски, потом поднимает на меня взгляд. Его глаза ожили, в них присутствует свет, его руки опускаются на мои джинсы. Он стягивает с меня, опускаясь на колени.
Я смотрю вниз на него, и у меня возникает очень сильное желание придвинуть свои бедра к его лицу, я сжимаю кулаки. Трусики легко спускаются, далее обувка и маленькие розовые носки.
Я стою перед ним голая, словно цветок.
— Разведи ноги, — говорит он, и я подчиняюсь. Он зарывается лицом между моих ног и лижет мокрую щель. Мой рот открывается.
Художник всматривается в мое лицо, и его губы поблескивают от моих соков.
— Вот, именно это выражение, то, что я хочу.
Он укладывает меня на диван, раскинув мои руки на подушках, раздвинув мои ноги, заставив согнуть в коленах. Это очень возбуждающе, вернее, самая возбуждающая вещь, которую я когда-либо испытывала, лежать перед ним с раздвинутыми ногами, и он стоящий надо мной и жадно пожирающий взглядом мою мокрую, блестящую от соков, открытую киску. Мое сексуальное возбуждение усиливается, но не от ожидания того, что могло бы произойти, а от того, что я совершенно раскрыта перед ним.