Спустя двое суток. Москва. Кремль
Софья смотрела на испуганного и подавленного мужчину, что притащил ей Голицын, и пыталась понять, что ей со всем этим делать.
— Ты почто приказал сжечь мануфактуру брата моего? — Несколько рассеяно спросила царевна.
— Я приказал, — вместо Брауна ответил Василий.
— Зачем? — Искренне удивилась она.
— Поставив эту мануфактуру и запустив дело, он получит весьма немалые деньги, полностью отведя нашего человека от дел. Кроме того, мне хотелось проверить его. Врут слухи или нет.
— Проверил? — Недовольно буркнула Софья.
— Проверил, — кивнул Василий. — И, если честно, не верю тому, что услышал. Как он мог выследить этих мужичков ночью, тоже не пойму. Да так быстро. Не иначе у нас, где‑то лазутчик сидит Нарышкиных. Хотя… я ведь только с Джеромом это обсуждал. А ему на себя доносить не резон.
— Слобода выплатила Петру запрошенную им сумму?
— Да. Полностью.
— Много ли пришлось доплатить?
— Еще и осталось. Братец твой ведь назвал сумму только после того, как услышал — что выручили от продажи. Ровно две трети с того и взял.
— Хватит этого для восстановления мануфактуры?
— Я переговорил с купцами, так те говорят, что еще рублей сто сверху нужно накинуть, чтобы все покрыть.
— Вот как… — задумчиво произнесла Софья.
— Не очень хорошо у него со счетом, — усмехнулся Голицын.
— А, по–моему, прекрасно, — фыркнула раздраженно Софья и начала вышагивать, заламывая себе руки.
— Почему?
— Сам подумай. Ведь все на поверхности лежит. Вон, этого злодея отпустил, а ведь должен был голову снять. Да еще и тех воров повесить. Вместо этого их в холопы себе забрал, а треть имущества этого купчишки в подарок слободе поднес.
— Государыня, — подал голос Браун. — Помилуйте! Защитите! Я ведь волю боярина выполнял. За что же меня так? Да еще вот… — произнес он и показал следы членовредительства, оставшиеся после быстрого допроса.
— Кто это тебя так?
— Так известно кто, Петр Алексеевич.
— Сам?
— Своими руками меня мучал… а больше того меня пугало не страдания, но то, с каким видом он сие делал. Вид спокойный и невозмутимый, глаза холодные и жесткие. Когда же кровь на него брызгала, то даже не морщился. Словно не человека живого истязал, а с куклой неживой игрался.
— А не врешь?
— На Евангелии поклянусь! Ей–Богу так и было!
— Как тебе братик? Удивил? Это он в одиннадцать годков такое вытворяет. А что дальше будет?
— Так ты его проверял, не я.
— Вот так посреди ночи явиться и, не медля, дело разрешить в таком возрасте не каждый способен. Да и потешные его оказались совсем не воины, а под сыскные дела подготовлены. Вот и ответ на загадку, что мы уже год пытаемся разгадать. Оттого и отбор особый, да моих отроков вычислить догадался.