Только бы не отнесло Ивана в море! В прошлом летчик морской авиации, Крамцов хорошо знал, чем грозит посадка в ноябрьскую воду, при стылом осеннем ветре, несущем с собой дождь и снег.
Первое, что увидел Соболев, как только пришел в себя после катапультирования, был плексигласовый фонарь: серебристо сверкая гранями, он кувыркался рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Парашют еще не раскрылся, но вот сработал автомат, и ремни, связывающие пилота с креслом, расстегнулись сами собой. Привычно, как на тренировках, Иван толкнул ногами подножку кресла, и оно отделилось от него, ушло вверх. Теперь их стало трое — летчик, фонарь и кресло, и навстречу им неслись облака.
Раздался щелчок, стрелой вылетел из-за плеч вытяжной парашютик, развертывая шелковое оранжевое полотнище. Летчика тряхнуло, ударило — это натянулись стропы. Стремительное падение перешло в плавный спуск.
Истребителя не было видно — видимо, скорость его была так велика, что он успел за эти несколько секунд прошить облака и уйти в воду.
Если бы инструктор парашютного дела, дотошный и придирчивый украинец Матюшенко, мог наблюдать сейчас за ним, наверное, он остался бы доволен: изнурительные и даже надоедливые бесконечными повторениями уроки не прошли даром, действия пилота были скупы и уверенны. Подтянув стропы, летчик ушел в сторону от падающего сверху кресла.
И пока руки с привычным автоматизмом проделывали все, что было нужно, голову сверлила одна и та же неотступная мысль: что же случилось с самолетом? Ему было жаль погибшей машины, и эта жалость была сейчас сильнее всех остальных чувств. «Как же так? — спрашивал он себя, не желая признать тот факт, что ее уже нет. — Как же так?» Стропы покачивали его, словно в люльке, после стремительного полета спуск на парашюте казался спокойным и заслуженным отдыхом, и тем сильнее билась в нем острая, колючая мысль: что же с машиной?
Перевод двигателя на форсированный режим, резкий набор высоты и одновременно вираж с наклоном на двадцать пять — тридцать градусов, и все это в одиннадцати километрах от земли, при очень сильном встречном воздушном течении. Ну да, он потянул ручку на себя, дал левую педаль, тахометр показывал максимальное число оборотов турбины… Как ни прикидывай — он действовал правильно. Ему не в чем упрекать себя.
Если бы удалось найти обломки разбившейся машины! Тогда специалисты с его помощью сумели бы докопаться до сути дела.
Ни о себе, ни о доме он не думал в эту минуту — то, что он уже спасен и доберется до своих, было делом само собой разумеющимся.