Крамцов решил — как только подойдут радисты со своим передатчиком, отправить Демину срочное сообщение: шлите помощь, высаживайте на побережье новые поисковые группы — Соболев где-то здесь, на берегу!
… Он лежал, распластавшись, на плоском, иссеченном трещинами камне, не в силах поднять головы, уткнувшись лицом в изодранный рукав куртки. Холода, острого, проникающего в каждую клеточку организма, он уже не чувствовал, даже озноб, казалось, прошел. Обманчивое ощущение тепла и покоя наполняло тело, и с каждой минутой блаженной, умиротворяющей дремоты ему становилось все легче и легче. Природа, казалось, довершала победу над обессилевшим человеком; сверху, из рассеивающихся постепенно клубов тумана, стал падать мокрый снег, присыпать одинокую фигуру на скалистом острове.
Он лежал на ледяном камне и ждал, ждал, как околдованный, не в силах сопротивляться. Он слышал равномерный стук капель, падавших со шлемофона на камень, слышал крики чаек, шлепки рыбы, потом уловил перестук дизельного мотора; теплоход, бродивший где-то в море, стал удаляться, затих двигатель. Еще раз судьба решила подразнить летчика, потешить призраком надежды.
Нет, не дождаться друзей, они не могут найти его, не могут пробиться сквозь снег и туман. А ведь он твердо знал, что его ищут, ищут много часов подряд, ищут, рискуя собственной жизнью.
Он слизал воду, скопившуюся в небольшом углублении на камне. Как вкусны и как горьки были последние эти глотки!
Он боролся, мобилизовал все запасы воли, смекалки, находчивости. Слишком много у него врагов: и море, и холод, и усталость, и голод, и жажда, и одиночество. Они навалились все разом и скрутили его, оставив только два выхода — или заснуть навсегда, или…
Вот тогда-то рука словно сама нащупала пистолет в расстегнутой кобуре. Он достал из кармашка последний патрон, передвинул предохранитель. Что ж, он выбирает второе…
Чайка, сидевшая вблизи, заметив подозрительное движение, сорвалась с камня и полетела к морю, скрылась за горизонтом. Если бы он мог с ней передать весточку о себе, слова последнего привета!
Постой, постой, у него же есть карандаш!
Иван долго полз к маяку. По-прежнему безостановочно пыхтел ацетиленовый аппарат, выдыхая газ в холодную горелку.
Достав обгоревший огрызок карандаша из кармана летной куртки, теряя сознание от слабости и холода, он принялся выводить на дверце:
«Здесь был военный летчик Соболев И. К.».
Не хватало воздуха, застуженные мышцы не давали ему вздохнуть полной грудью.
Карандаш выскальзывал из руки, он взял его, как маляр кисть, всей пятерней.