Из домика доносилось повизгивание ножа о точильный брусок. Кажется, Риттер всерьёз собирался бриться. Я обошёл вокруг строения. В стороне темнела под снегом куча мусора. Валялись пустые, банки из-под консервов, осколки посуды, кости морских животных, обломки разбитых нарт. Надо было возвращаться в дом.
У входа я заметил маленькую пристройку, на которую не обратил внимания раньше. Проржавевшие петли замка легко вышли из гнёзд. Я вгляделся в полумрак сарайчика. У стены стояли поломанные нарты и, видимо брошенная за ненадобностью, лёгкая, обтянутая шкурой какого-то морского зверя лодка. Не веря такой удаче, я вытащил нарты на свет. Им здорово досталось в переходах, но в моём положении не приходилось привередничать. Потом внимательно осмотрел лодку. Она тоже была потрёпана, борта кое-где потёрлись, но всё-таки это была лодка!
В доме было тепло. На полу стояли лужицы оттаявшего льда. Тускло светился зелёный глазок приёмника. Сквозь шум помех снова пробивался металлический ритм военного марша. Риттер сидел на нарах в одном шерстяном белье. У него было красное, как будто натёртое наждаком лицо. Возле плиты сушился выстиранный свитер. Ножом Риттер тщательно разглаживал просушенные листки писем. Они, видно, намокли вчера во время переправы через пролив.
Я выключил приёмник. Риттер, подняв глаза, слегка усмехнулся.
— Я боялся пропустить сообщение о капитуляции.
Я не ответил. Скинул с плеча автомат. Вынув магазин, сунул его в карман куртки. Разряженный автомат бросил на нары. Риттер посторонился. Он разгладил последний листок, аккуратно сложил его и спрятал в бумажник.
— Нож! — потребовал я.
Риттер помедлил. Нас разделял широкий стол. Кобура парабеллума на моём поясе была расстёгнута. Я ждал. Щёлкнула пружина. Лейтенант протянул финку. Но он хотел отступить с почётом.
— Вы спасли мне вчера жизнь, — сказал он. — Можете быть уверены, я этого не забуду.
Пожалуй, действительно я не зря вчера вытащил Риттера из воды. Теперь, когда появилась надежда на спасение, я знал, что с ним делать.
Лейтенант перестал быть для меня тяжёлой и опасной обузой. Он теперь бесценный «язык». Он пойдёт со мной, пойдёт через льды и разводья, пойдёт на север, пока я не сдам его первому патрулю союзников. Там он расскажет о том, что делают гитлеровцы на ничьей земле. Я должен довести его живым. Может быть, это хоть как-нибудь поможет тем, кто погибает сейчас на крутых, сбегающих к реке улицах города у Волги.