Рииз завернула за угол коридора и споткнулась о тело Мейсона. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. С трудом устояв на ногах, она опустилась рядом с ним на колени.
– Мейсон, что случилось?
В ответ услышала стандартное неразборчивое мычание. И, несмотря на сумятицу, обрадовалась, что он жив.
– Изучаю дорогой восточный ковер. Черт возьми, Рииз. Как ты думаешь, что я здесь делаю? – Он повернул голову и, поморщившись, с трудом взглянул на нее. – Думаешь, я валяюсь на полу для собственного удовольствия? Неужели мне больше нечем заняться?
– Ты можешь встать?
– Нет. Сильное головокружение.
За все время, что они прожили вместе, Мейсон ни разу не выказал даже самого малого признака слабости. Он всегда старался выглядеть самым сильным и ловким. Вид Мейсона на полу напугал ее.
– Что можно предпринять?
– Помоги мне добраться до кровати.
Она потянула его, стараясь поднять на ноги. Боже! Его тело как камень не только на вид. На нем ни грамма жира. Интересно, сколько весят все эти мускулы? Мейсон пошатнулся, Рииз едва устояла на ногах. Задача не из легких. Когда ей наконец удалось поднять его на ноги, он стал заваливаться влево, и она уперлась ему руками в грудь, всерьез обеспокоившись его состоянием. Попыталась подхватить его так, чтобы это не вызывало в сознании потока чувственных образов. К сожалению, попытка не увенчалась успехом. Тогда в машине ощущение близости его крепкого тела едва не прикончило ее.
– Ты можешь идти?
– Обычно могу.
И как только у этого нахала хватало сил шутить?
– От этих чертовых мигреней у меня кружится голова, не могу устоять. А когда встаю, меня обычно тошнит. – Он поднял к ней побледневшее от боли лицо. – В общем, потом не говори, что я не предупреждал.
– Это ты вовремя. И давно у тебя мигрени?
– С того дня, как подорвался на самодельной мине, которая чуть не отправила меня на тот свет.
Рииз почувствовала, как сердце окончательно ушло в пятки, и судорожно втянула воздух, представив себе, что Мейсон погиб. Не будет больше его самоуверенной дерзости, холодных язвительных комментариев, неразборчивого мычания, раздражающей манеры лезть со своей помощью в тот момент, когда она чувствует себя особенно жалкой. И никогда уже не будет его горячих поцелуев, способных растопить даже ледяную скульптуру.
– Черт, Мейсон, почему ты мне не сказал? Она знала почему. Сколько бы лет ни прошло, Мейсон Хикс не мог ни с кем делиться. Какой же он дурак, дурак, дурак!
– Ты должен был мне рассказать. – Она повысила голос от возмущения.
Мейсон скорчил страдальческую мину.
– Не так громко, Парк-авеню. Рииз вздрогнула.