А рука нащупала какой-то отдельный, твердый и узкий предмет. Это был кинжал, кто-то вспомнил о родовой традиции рода Нугмановых (лет сто пятьдесят назад их предок бы знаменитым военачальником, успешно грабил и убивал казахов и китайцев). Тахир благоговейно взял оружие, поднес к губам. «Предки помогают мне», — сказал вслух.
И начал пробиваться, не сразу вверх — над ними земля была плотной, непотревоженной, и как раз сверху могли оказаться глыбы памятников, готовых обрушиться на голову пробивающегося. Он копал сперва к гробу, затем наверх над гробом… Пять минут или час минуло — не знал, задыхался, руки наливались свинцом, во рту першило от попавшей земли, но ни на секунду не останавливался. И когда лезвие пробилось наружу, он почувствовал себя заново родившимся.
Вылез — вокруг никого. Заровнял дыру, отполз в сторону, в глухие заросли. Достал из куртки пачку и зажигалку и закурил — это была лучшая сигарета в его жизни.
Минут через двадцать он вернулся к могиле, — убийцы и сами постарались вернуть ей первоначальный вид, ему осталось немного подправить. Он поцеловал землю, холмик над телом за то, что выпустила. Пошел по краю кладбища вдоль ограды. По пути нашел ржавую лопату.
У здания никого не было, сзади подобрался к двери столярной, прислушался, заглянул — их не было. Пошел на второй этаж. В мастерских цветочных ни женщин, ни боевиков не обнаружил. В кабинете завкадрами тоже. А вот у директора кто-то был. В секретарской у окна дежурил караульный. Так и не заметил Тахира, пока тот не зажал ему ладонью рот, а второй рукой перерезал горло. Резал глубоко, наверняка, так что лезвие заскрежетало о кости шейных позвонков. Опустил труп, стараясь не замазаться фонтанирующей кровью. Заметил на поясе две гранаты. В замочную скважину глянул — сидело человек десять: и седой, и казах, и боевик, осквернивший могилу отца. Сдернул чеки с гранат, выждал пять секунд (опасно — но он не мог рисковать, давая им шанс) и забросил гранаты в кабинет. Отпрянул за угол, вжался в нишу — хилое здание могло и обвалиться. Грохнули с неуловимой паузой два взрыва. Он взял в руку кинжал и распахнул двери. Все, кроме седого, были мертвы. Старший — вероятно, ослепший, из глазниц текла кровь, — шел на Тахира, кашляя и спотыкаясь. Правая рука оторвана по плечо.
— Это я пришел, Тахир! — крикнул ему Тахир, желая, чтобы тот знал, от кого пришла смерть.
Старший заверещал и бросился к нему. Тахир ударил его в грудь ножом — конец уперся в толстую кость грудины, вылетел из руки. Калека удачно оттолкнул Тахира, попытался дойти до двери в коридор. Тахир взял ржавую лопату и сзади ударил, наискось, ребром штыка по голове, — калека дернулся, но не упал. Тахир ударил сильнее, с оттяжкой, ощерясь от ненависти и усилия, — голова лопнула пополам, тело рухнуло навзничь. Смотреть на него было невозможно.