— И все же вы живой человек.
— Не стоит судить по внешности.
Он просит уточнить, когда у меня наступил «момент истины»; он любит такие словечки, по голосу чувствуется.
— Совсем недавно. Иначе я бы заткнул брешь.
— А как это произошло? Толчком для осознания пустоты внутри послужило какое-то событие?
Сказать, что помог журнальный столик? Нет, даже исповедь не бывает беспредельно откровенной. И так я сказал уже слишком много, и кажется, будто теперь у меня отнято последнее, что оставалось. Не то чтобы сокровище, но это было мое.
— Ну, вспомнили?
Он бросает на меня свой серый взгляд. Бросает… На меня снисходит озарение, и я ловлю на лету недостающее звено.
— Было так: я бросаю дочке мяч и вижу, что он вдруг начинает потихоньку сдуваться… Такой большой разноцветный мяч, совсем новый. Сдувался-сдувался и стал как тряпочка. Я объяснил Марион, что мяч был надут воздухом, что он, наверное, прохудился и воздух вышел через дырочку. Сказав это, я подумал: в точности как я сам. Вот и все…
Психолог на меня смотрит. Серьезно смотрит. Серьезный серый взгляд.
— Вы согласны с моей женой? Думаете, это серо? Ох, простите, это серьезно? Я на самом деле не в порядке?
— То, что я думаю, не имеет значения. Главное, что думаете вы… Каждый человек в один прекрасный день задумывается о своей жизни, о смысле своей жизни. Это экзистенциальные вопросы. Некоторые ставят эти вопросы острее, другие не так остро. Вероятно, для вас они стоят остро. Только я не уверен, что вы ищете помощи извне. Пришли не по собственной воле — вас «привела» жена… Но вот если вы придете ко мне снова, то лучше бы — когда сами захотите. По своему решению. Подумайте об этом…
Потом он объяснил, что терапия, которую он применяет, основана на ассоциации идей: одна идея влечет за собой другую, а та, в свою очередь, следующую… Он теребит цепочку на шее, свой фрейдистский амулет, и амулет его вдохновляет: объяснения понятные, без зауми.
— Подумайте об этом спокойно… и самостоятельно. Не позволяйте никому решать за вас.
Лично я обо всем уже подумал. Прощайте, месье Гри-гри.
— Ну и как? — спрашивает жена. — Что он собой представляет?
— Весь серый.
— Бенжамен, с тобой невозможно говорить о серьезных вещах! Как все прошло, хорошо?
— Да.
— Что он тебе сказал?
— Он сказал… Он сказал, что это экзистенциальный кризис. Что я задаю себе вопросы о смысле жизни, и что, по его мнению, это скорее признак психического здоровья. Он считает, что я в полном порядке.
— Бенжамен, ты не показал ему себя в истинном свете. О чем вообще ты ему рассказывал?
— Обо всем… О своей работе, о родителях, о Марион…