Как бы там ни было, но в те послеполуденные часы, когда Рут удавалось удрать от мамаши, она, бывало, приходила ко мне поболтать и шепотом рассказывала мне о крушении своей американской мечты: жаловалась на свои беды, на мамашину нимфоманию, вздыхала, как бы ей хотелось научиться языку тритонов, который один помогал мне сохранять спокойствие. Моя жизнь была подобна радуге, проделавшей полный круг. Чувства мои были напряжены и настроены, как тетива лука. Глухой звук сирилова голоса и постукивания его пальцев по перегородке звучали для меня как приглушенный аккомпанемент ударных к более сладкозвучным мелодиям, доносившимся из бачка с тритонами. Собственно говоря, жизнь моя была бы более чем благополучна, если бы не это происшествие. А происшествие, я должна признаться, было предсказано моим пророком-соседом задолго до того, как оно случилось.
Я никогда не была ясновидящей, но я должна была бы догадаться, — да и кто угодно мог, — что в нашем кубрике не все идет как по маслу, в тот день, когда прошли четыре всадника Апокалипсиса. Я стояла в дверях своей кладовки, развешивая своим серебряным совком мыльный порошок, когда они прошли мимо меня. Трое из них были в длинных черных пальто и черных шляпах, и они выглядели одинаково: у всех были пепельно-серые лица и завитки темных волос около ушей. Они прошли зловещим, угрожающим шагом и вторглись во владения Сирила. Четвертого человека, сопровождавшего первых трех, описать совершенно невозможно. Не могу сказать, был ли он блондин или брюнет. Не могу припомнить, был ли он тоже в длинном черном пальто или нет. Я знаю только, что, когда они прошли, я почувствовала, как по коридору повеяло холодом, и я ждала их ухода из мужского туалета так напряженно, что очень смутно сознавала, как произошло то, что привело к происшествию.
Там были только три кабинки, а писсуары давно уже были завалены ботинками Сирила. Оттуда не было слышно сливаемой воды и вообще никаких звуков. Я знаю, что происшествие произошло в три часа дня, и я могу поручиться, что три еврея и их спутник не выходили от Сирила с того времени до десяти часов вечера. Не знаю, может быть, они вышли оттуда в течение тех шестнадцати минут, когда я уходила на верхнюю палубу, чтобы выследить ту толстуху. Они могли исчезнуть, пока я подкрадывалась сзади к этой толстозадой злодейке. Их не было на верхней палубе, когда ее грушеобразные бедра сорвались в воду. В этот момент на палубе вообще, кроме меня, никого не было. Я в этом совершенно уверена. Позже я слышала, что она была очень знаменита. Кажется, во время плавания люди подходили к ней и просили автограф. Рыбам-то, небось, наплевать на ее творчество, но ведь рыбы тоже — высшие существа. Толстухе они воздали бы должное. Целовали бы они ее белое мясо совсем по-другому. Есть в этом, должно быть, какая-то справедливость.