— Я уж про это и думать забыл, — сказал Нефагин встретившему его подполковнику Свиридову.
— Мы тоже рады бы забыть, — усмехнулся подполковник. — Да вот беда: забывать не имеем права.
И он вкратце рассказал Нефагину о событиях последних недель.
Нет, и сейчас подполковник Свиридов не мог со стопроцентной уверенностью сказать Нефагину, что задержаны те самые, которые заставили его пережить несколько отчаянных минут в глухом железнодорожном тупике. Но есть основания их подозревать, вот потому-то, для ясности, и понадобилась его, Нефагина, помощь.
— Посмотрите, — предложил ему подполковник. — Посмотрите внимательно, не торопясь.
Нефагин одну за другой брал в руки предъявленные ему для опознания вещи. Он отошел к окну, чтобы рассмотреть их получше, чтобы не ошибиться…
Наконец он вернулся к столу. Подполковник Свиридов и все находившиеся в комнате ждали. Неужели и эта версия лопнет, как мыльный пузырь?
— Все мое, — сказал он. — И пиджак, и спортивный костюм. И шапка. — Он нахлобучил ее на голову. — Ну и дела. Как же это вам удалось?
— А самих грабителей… вы узнали бы или нет? — с надеждой в голосе спросил подполковник.
— Вот насчет этого не ручаюсь. Знаете, сумерки были, в темноте черты лица трудно в точности разглядеть. Помнится, нож у того был — большой, столовый.
— Взгляните вот на этот. — Капитан Балтенов положил перед Нефагиным нож, изъятый при обыске у Колчиной.
И снова Нефагин задумался.
— Этот?.. Вроде бы похож.
И снова взгляды всех присутствующих уперлись в него. Нефагин устало опустился на стул.
— Подождите, товарищи… Дайте припомнить как следует. Не так сразу…
* * *
Начиная очередной допрос, следователь Гладнев как ни в чем не бывало спросил Бориса Курбановского:
— Не надоело еще?
— А я жду, гражданин следователь, когда вам надоест трепать безвинного человека.
— Ох, Курбановский!.. Я бы вас давно уже отпустил. Но ведь неясностей много в вашем деле. Правда, постепенно их становится меньше.
Курбановский слушал с недоверчивой улыбкой. Он уже привык к этим разговорам и знал, что следователю в общем-то нечем подкрепить свои подозрения. А подозрение — еще не доказательство. Никакой суд не примет догадку, пусть самую правдоподобную, за установленный факт.
Спокойствие и уверенность Курбановского вызывали у Гладнева глухое раздражение, но до сегодняшнего дня следователь не имел возможности припереть его к стенке и заставить говорить правду, а не эти бесконечные «не был», «не знаю», «да не тот я, кого вы ищете».
— Так вот, есть новость, — продолжал Гладнев. — Не думаю, чтобы она вас обрадовала. Нашелся хозяин.