– Вот, волк меня съешь, помощничка я себе призвал! – досадовал дед. – Спокаивал себя, мол, Саня приедет – помру. А тут еще Бог укажет, кто скорее!
– Правильно говоришь, отец, – прохрипел Хабаров.
Митрич отвесил ему щедрую оплеуху, сунул кружку со снадобьем в руки.
– Допивай сам. Не дите малое, чтоб за тобою ходить!
Хабаров сделал еще глоток и закашлялся. От горечи напитка спазмом перехватило горло.
– Отвар твой дождем и полынью пахнет.
– Горькими слезами он пахнет. Пей слезы-то. Понадобятся они тебе…
Старик взял ухват и, подцепив им чугунок, понес к столу.
– Ох, ты! – вдруг вскрикнул он и остановился на полпути. – Дрянная рухлядь! Других лечу, а у самого спина – разворошенный муравейник. Чего лежишь-то, как новопреставленный?! Подхвати чугунок-то. Без супу останемся!
Хабаров отбросил к стене самодельное одеяло, сшитое из трех шкур сибирских козуль[48], поднялся с самодельной кровати и пошел к деду.
– Прости, отец, – сказал он, внезапно устыдившись и своей немощи, и убивающего душу пессимизма.
Старик сел за стол, привалился спиной к стене.
– Кашу в маленьком чугунке достань. Да руками-то куда ты лезешь?! Ухват же есть! Эх-ма… Недотепа! Не умеешь ты… – вздохнул дед. – И жить не умеешь…
Ели молча. Сначала грибной суп, потом кашу из проросших зерен пшеницы, приправленную кедровым маслом. Хабаров ел жадно, с аппетитом прихлебывая. Старик ел аккуратно, не спеша, оказывая почтение каждой ложечке. Его уважение к еде было абсолютным, действительно, как к дару Господа. Он съел мало, но насытился, и сидел довольный, с видом счастливого человека.
– Митрич, хорошо у тебя. Спокойно…
Хабаров подпер кулаком щеку и с добродушной улыбкой уставился на старика.
– Это отвар из трав твои мысли спотыкающиеся обуздал. Обузданная мысль приводит к счастью[49].
Хабаров усмехнулся.
– А что приводит к страданию?
– Причина всех страданий – желание. Это сказано еще Буддой. Христианские заповеди о том же.
– Все это бородатая философия, оторванная от жизни.
Митрич вздохнул, с сожалением пожал плечами.
– Люди слабы. Очень часто они торопятся объявить бессмысленным то, что непосредственно сами не понимают. Вот и ты имеешь закономерное соответствие своих действий и их плодов. Не долго тебе осталось с твоей-то чистой лицом философией! Валялся на полу, в муках корчился. Как тебя еще шибануть надо, чтоб ты прочувствовал, чтоб дураком быть перестал?!
Хабарова бросило в жар.
– Судьба приласкала тебя, дала тебе счастье, которого ты так хотел. А сил нести это счастье у тебя нету. Нету! Неподъемным оно тебе оказалось. Надорвался ты! К будущему своему, счастливому, оказался не готов. Потому и болячки твои именно сейчас полезли. Счастье может нести лишь тот, у кого в душе много любви. А ты – убийца! Ты всю жизнь убивал в себе и в других чувство любви, давил его, рвал! А ведь оно нам не принадлежит. К нему мы не имеем права прикасаться! Ты ни к кому не привязывался, никого не впускал в свой драгоценный внутренний мирок. Мол, я – «одиночка». Мол, один такой исключительный! Душонку, стонущую, старался задавить спиртным да работой. Думал, все еще будет. Думал, нету пока настоящего. Пока не живу! Сам себе лгал… Теперь уперся лбом-то, упрямым, в болезнь, и идти дальше некуда! Да и времени нету. Сказано: не совершай зла ни телом, ни словом, ни мыслью. Где там! Это же бородатая философия! Есть Закон: справедливо поступай с другими, иначе не можешь требовать справедливости для себя. Люди получают наказание через дурные поступки, а не